Неожиданно он начал смеяться, слегка пофыркивая; он смеялся, сворачивая с шоссе, остановившись на красный свет. Затем смеялся, проезжая по соседним улицам, всю дорогу до дома, до подъездной дорожки, но заставил себя остановиться прежде, чем вылез из «субурбана». Странный восторг вибрировал в нём. Он смотрел, как солнце косыми лучами освещает парадное крыльцо, — смех накатил на него ещё раз после того, как он обнаружил Джулию в кухне. Его присутствие неожиданно испугало её, она варила сосиски.
— О господи, ты меня напугал, — сказала она, прижимая руки к груди. — Мог довести до сердечного приступа!
Только затем заметила его одежду, выражение лица перешло от унылого к удивлённому.
— Думала, что ты спишь, — где ты был?
Он пожал плечами, придвинулся ближе.
На работе, на собрании, — таким было его объяснение, — готовились к наступающему семестру. А спал ли он?
— Скоро буду, — сказал он, одёргивая её рубашку. — Очень скоро.
Вскоре он переоденется в спальне для гостей, влезет под простыни, провалится в полумрак, — но сначала поцелует у плиты Джулию. Его страсть озадачила её.
— Что происходит?
— Ничего, — сказал он.
— Отправляйся в кровать.
Она ухмыльнулась, подталкивая его.
— Ты сумасшедший.
— Подожди, — предостерёг он её, выходя из кухни и слегка улыбаясь. — Ты только подожди…
Потому что после прогулки и душа, после того, как он польёт в саду растения, он намеревался пригласить семью на обед и в кино — заказать две пиццы «пепперони» от «Чёрного Джека» и взять «Железный гигант» напрокат в «Голливуд видео». Затем он снова будет спать (никогда больше не станет вызывать в памяти лицо Банистера или вскакивать в страхе), уносимый вдаль величайшей удовлетворённостью, которая, всего через несколько часов, растворится быстро и навеки. Конечно, он всё равно будет видеть сны, наполненные многочисленными и загадочными впечатлениями, которые по большей части будут забываться по ходу дела.
Эти смутные сны — неясные, погруженные глубоко в сознание, чтобы их невозможно было вспомнить целиком, — теперь, казалось, не смогут причинить ему вреда, тогда как в его ветровке, запачканной кровью Банистера, лежала упаковка смазанных презервативов и чек из лавки Альбертсона, недавно её обнаружили рабочие-мусорщики; даже тогда, когда он сидел внутри кабинетика Росаса, другие детективы тщательно исследовали записи камер видеонаблюдения лавки — на чеке ничего не было, кроме напечатанных даты и времени, — в ожидании увидеть кого-то в голубой ветровке, довольно подозрительного, потому что он покупал презервативы за двадцать минут до того, как застрелили Банистера.
Ещё до того, как он отправился вздремнуть после полудня, в полиции собрали совещание, на котором вся команда, расследующая дело, отсмотрела существенную часть видеоплёнки; затем Росас вслух произнёс это имя, передавая по рукам копии записанных показаний. Затем, как части головоломки наконец образуют ясную картинку, остальные достаточно легко догадались: ночью, четвёртого августа, школьный учитель приобрёл презервативы в продуктовой лавке; вскоре после этого посетил общественный туалет в парке Миссии. По какой-то причине он приблизился к Рональду Банистеру, стоящему у унитаза и начал приставать к полуодетому офицеру. Когда Банистер попытался его арестовать, учитель стал сопротивляться, началась борьба. Неизвестно, вытащил ли Банистер пистолет, или учитель умудрился вытащить его во время потасовки. Тем не менее из пистолета выстрелили один раз, смертельно ранили офицера, после чего учитель немедленно покинул сцену. Он выбросил свою запачканную кровью ветровку в переулке недалеко от парка Миссии, счастливая ошибка (если бы ветровка была выброшена где-нибудь ещё, в миле в любом другом направлении, она могла бы остаться незамеченной).
Проанализировав написанное заявление (пренебрегая тем моментом, что Джон Коннор мог испытывать тайное желание секса с другим мужчиной или яростно сопротивлялся, опасался разоблачения), Росас пришёл к выводу, что учителем двигало сильное чувство вины за то, что он совершил ужасное преступление; потому он вышел на свет и предложил информацию, в этом детектив был уверен: в сознании Росаса учитель был обычным человеком, новичком в преступлении, он запаниковал и, сознавая глубину своей ошибки, попытался избавить свою совесть от груза.
И тем не менее оставалось несколько вопросов, на которые не было ответа, и, хотя видеосъемка и ветровка казались достаточно сокрушительными уликами, требовались, без сомнения, ещё кое-какие улики. Так что, пока он спал в тот день после полудня, оставался в мире и покое в комнате для гостей, в полиции выписывали ордер на обыск — однажды полученный, это знал Росас, он давал им право начать задавать неприятные вопросы, и настоящее расследование могло в конце концов начаться.
Звонок в дверь прозвенел, когда шло «Доброе утро, Америка».
Пока Джулия в халате поднималась с кушетки, её мужу снился японский монастырь, пожилой священник выметает брусчатку дорожек, свистом подзывает пять или шесть серых полосатых кошек, они вылезают из-под его одеяния, пытаются залезть на руки, мурча и царапая его штаны.
— Убери их! — сказал он священнику. — У меня на них аллергия!
Священник продолжал подметать и насвистывать, не обращая на него никакого внимания.
К тому времени, как Джулия отперла парадную дверь, обнаружив на крыльце детектива Росаса с его командой, он был где-то далеко — неторопливо пересекал пологий холм, пробирался сквозь плотную листву.
— Могу я вам помочь? — спросила Джулия, одной рукой пытаясь пригладить растрёпанные волосы, другой держа чашку кофе.
— Сожалею, что побеспокоили вас так рано, — сказал Росас, протягивая сложенный лист бумаги.
— Что это такое?..
Каким сбитым с толку было её заспанное лицо, когда она безразлично взяла протянутую бумагу, не спуская глаз с Росаса.
— Что происходит?
— У нас выписан ордер на обыск — так что я буду очень признателен, если вы и остальные будете так добры подождать снаружи. Вы одна?
— Нет.
— Вы не одна?
— Нет.
— Кто ещё есть в доме?
— Мой муж, мой сын и моя дочь — это всё.
— Больше никого?
— Нет, я не понимаю…
— Мне очень жаль, — сказал Росас, выражая некоторое сочувствие. — Вам нужно собрать семью вместе и немного подождать снаружи, пожалуйста.
Детектив кивнул своей команде, чтобы та следовала за ним, и, шагнув мимо Джулии, прошёл в дом.
Теперь Джон купался в сепии — или, скорее, он был и на небе и на земле, кактусы и суккуленты вокруг него, всё, кроме его тела, стало коричневым; его вытянутые вперёд руки были палево-бледными; его указательные пальцы вели через пустыню к хаотично выстроенной крепости из красного камня, где-то каркал ворон, издавал мучительный крик, который дезориентировал его.
— Вставай.
И сразу же резкий ветер обдал его спину, ворон прокричал ещё раз.
— Ты меня слышал?
Джулия растолкала его в комнате для гостей.
— Вставай, здесь полиция, они обыскивают дом. Давай же, они хотят, чтобы мы все собрались внизу.
