группе посланников встретить Карла в Пизе. Пьеро среди них не будет, зато будет фра Джироламо Савонарола.
От таких новостей у меня закружилась голова, но я была тверда в своем решении и не изменила плана.
Восьмого ноября я выехала из дома одна, не взяв с собой Дзалумму под выдуманным предлогом ее нездоровья. Отец, как все добропорядочные флорентийцы, по субботам с утра посещал городские бани.
Возница отвез меня на другой берег Арно по древнему Понте Веккио. Некоторые лавки были закрыты из-за французских запретов, зато другие гордо выставили свои товары, несмотря на неминуемое вторжение. На мосту было полно всадников, пеших и карет вроде моей.
Наконец мы приехали на рынок, по четырем сторонам которого стояли церкви, — на рыночной площади было не так людно, как обычно, но все же жизнь бурлила. Оранжевый кирпичный купол Брунеллески завис в небе рядом с башней Дворца синьории. По площади кружили домохозяйки со служанками и мужчины, явившиеся сюда побриться. На мне было простое темное платье, на шее — топаз. А за лифом я припрятала на счастье золотые медальоны. Я несла с собой корзину, которую Дзалумма всегда вешала на руку; в этот день я выстлала дно тканью.
Я шла среди брадобреев с их блестящими бритвами и чанами, полными пиявок, аптекарей, торговавших порошками и мазями, зеленщиков, нараспев предлагавших свежий товар, булочников с их корзинами теплого ароматного хлеба…
А впереди уже виднелась мясная лавка, над дверью которой висели вниз головой ощипанные куры и освежеванные кроличьи тушки.
Ни разу это знакомое место не казалось мне таким странным.
Прежде чем выйти из кареты, я сказала вознице, что собираюсь зайти к мяснику, хотя мы уже несколько недель не заглядывали в его лавку, и велела ждать меня возле прилавков с зеленью. Возница остановил лошадей и даже не взглянул в мою сторону, когда я выбралась из кареты и направилась к мясной лавке, которая, так уж случилось, была не видна с его места.
Как все просто оказалось — так быстро, так легко и так страшно. Мясник был хорошим человеком, богобоязненным, но времена выдались трудные, и у него тоже была своя цена, пусть даже он и заподозрил источник, откуда ему достался кошелек золотых флоринов.
Когда я подошла, он о чем-то весело беседовал с молодой женщиной, которую я часто встречала на рынке, хотя мы и не были официально знакомы. Ее милое лицо залилось румянцем, когда она поднесла ладошку ко рту, пытаясь скрыть отсутствие переднего зуба.
Заметив меня, мясник перестал улыбаться и быстро завернул в тряпицу толстый бычий хвост.
— Приятного аппетита, монна Беатриче. Пусть это мясо пойдет на пользу вашему мужу. Храни вас Господь! — Он повернулся к другой покупательнице. — Монна Чечелия, простите, но у меня сейчас срочное дело. Вас обслужит Раффаэле…
Его сын отложил в сторону тесак и вышел вперед, чтобы обслужить покупательницу, а мясник тем временем произнес гораздо громче, чем следовало бы:
— Монна Лиза, в лавке у меня хранится несколько кусков превосходного жаркого. Вы можете выбрать. Прошу вас…
Он повел меня за тряпичную занавеску, запятнанную коричневыми отпечатками рук, в глубину лавки. К счастью, там было темно, поэтому я не могла разглядеть развешанные туши, но слышала кудахтанье кур в клетках, а запах крови и помета был настолько силен, что пришлось заткнуть нос.
До выхода было несколько шагов. Оказавшись на солнце, я увидела, что подол моих юбок пропитался кровью, она вытекала по теплым плитам из лавки. Но я не успела, как следует расстроиться, сразу увидев неподалеку поджидавшую карету — черную, без каких-либо гербов на дверцах. Но я все равно узнала возницу, который приветливо улыбался мне.
Несколько шагов, отделявших меня от кареты, показались бесконечно долгими. Я почему-то была уверена, что обязательно поскользнусь и упаду. Тем не менее, я благополучно добралась до экипажа. Дверца раскрылась, и благодаря чуду, волшебству я оказалась внутри, рядом с Джулиано, швырнув корзинку под ноги.
Возница прикрикнул на лошадей, колеса заскрипели, и мы с грохотом поехали на хорошей скорости, уносясь от мясника, от ожидавшей меня кареты, от моего отца и родного дома.
Джулиано был великолепен, идеален, как на картине. На нем была праздничная безрукавка из алого бархата, вышитая золотой нитью, у горла поблескивал огромный рубин. Мой любимый смотрел на меня во все глаза, словно на какое-то экзотическое, невероятное создание, хотя в ту минуту волосы у меня ниспадали на плечи под прозрачной черной вуалью и на мне было простое темное платье с выпачканным кровью подолом.
Я заговорила, захлебываясь словами, голос мой дрожал.
— У меня, конечно, есть платье. Как только все будет кончено, я пошлю за своей служанкой. Она сейчас как раз собирает мои вещи…
И все это время я думала: «Лиза, ты сошла с ума. Сейчас появится отец и положит этому конец. Пьеро возвратится домой и вышвырнет тебя из дворца».
Я могла бы и дальше трещать как сорока, но Джулиано обнял меня и поцеловал.
Меня захватило неведомое чувство, внутри разлилось тепло. Топаз, впервые подвергшийся испытанию, оказался бесполезным. Я ответила на поцелуй с не меньшим пылом, и к тому времени, когда мы прибыли во дворец, наши прически и наряды были в беспорядке.
XL
Будь моя жизнь такой же, как у остальных девушек, о моем браке договорился бы посредник, скорее всего, сам Лоренцо. Отец заплатил бы, по крайней мере, пять тысяч флоринов, о чем была бы сделана запись в городском реестре, иначе союз не считался бы законным.
После объявления помолвки мой жених устроил бы завтрак, на котором в присутствии родственников и друзей преподнес бы мне кольцо.
В день свадьбы на мне было бы ослепительное платье, сшитое, как требовал того обычай, по рисунку самого Джулиано. Я бы проехала на белом коне в сопровождении пеших родственниц по мосту Санта- Тринита, оттуда на виа Ларга до самого дворца Медичи. Перед моим новым жилищем прямо на улице растянули бы гирлянду цветов, через которую я не осмелилась бы переступить до тех пор, пока мой будущий муж самолично ее не разорвет.
Оттуда мы бы двинулись в церковь. После церемонии я бы вернулась пешком в отцовский дом и провела ночь одна. Только на следующий день, после роскошного пиршества, брак считался бы состоявшимся.
Но у меня не было посредника. Лоренцо умер, а я так и не узнала, кто, по его мнению, подходит мне в мужья. Была только наша с Джулиано обоюдная решимость и желание.
Что касается приданого, то Лоренцо, а не мой отец заплатил его давным-давно, хотя Джулиано благодаря своим связям сделал так, что запись в реестре гласила, будто сумма поступила от Антонио ди ГерарДини. Я не сомневалась, что, когда отец узнает об обмане, он тут же велит вычеркнуть запись из реестра.
Фасон платья я придумала сама, это в нем я посетила три года назад дворец Медичи: платье с юбками из синего бархата с зеленым отливом и атласным узором плюща и лифом из той же ткани со светло- зелеными вставками из дамаста. С тех пор я подросла, и мы с Дзалуммой тайком перешивали платье, лихорадочно удлиняя юбку, рукава и расширяя лиф, который должен был облегать уже не девичий, а женский торс.
И на белом коне я никуда не поехала, и не сопровождали меня никакие родственницы — рядом не было даже Дзалуммы, которая лучше всех знала, как меня успокоить. В гостевой спальне мне помогла переодеться домашняя прислуга Джулиано, которую звали Лаура, добрая женщина года на два старше меня. Я стояла под портретом молодой Клариче де Медичи, изображенной с кислым лицом, в переднике и темном платье, по сравнению с которым мое платье смотрелось по-королевски. Я настояла на том, чтобы оставить золотые медальоны Лоренцо у самого сердца.
Пока служанка продергивала сквозь прорези рукава рубашки, стараясь одинаково расправить их, я внимательно изучала строгое лицо Клариче.
— Это были ее покои?
