сумрачно курили. Женщины стояли небольшими группками и о чем-то негромко переговаривались.
Когда парни из похоронной конторы поставили гроб на приготовленное для него место, толпа начала уплотняться, сжимаясь широким кольцом вокруг разверстого зева черной, кажущейся бездонной могилы.
Из стоявшей неподалеку машины вышел референт городского главы и раскрыл большой черный зонт. Следом за ним, сразу под зонт, выбрался из машины и сам городской глава. Посмотрев под ноги, на раскисшую землю, он недовольно качнул головой и, шагая широко, стараясь не запачкать в грязи блестящие ботинки, направился к гробу.
Люди расступились, пропуская городского главу вперед.
Остановившись возле гроба, городской глава сложил руки внизу живота и скорбно склонил голову. Постояв так минуты две, он сделал рукой знак, повинуясь которому могильщики открыли одну половину крышки гроба.
Пак! пак! пак! – захлопали капли по розовому атласу обивки, оставляя после себя темные пятна.
Городской глава недовольно глянул на могильщика и еще раз махнул рукой. Могильщик быстро сообразил, в чем дело, и открыл вторую половину крышки гроба.
Городской глава поднял голову и медленным, тяжелым взглядом обвел своих сограждан.
– Ну что ж, – слегка развел он руками. – Полагаю, все знают, по какому поводу мы тут собрались? – Пауза. Тишина. – Тогда начинаем.
Референт передал зонт одному из могильщиков, а сам раскрыл папку со списочным составом жителей города.
– Начинаем с Красногвардейской улицы! – громко произнес он. – Дом номер один!
В толпе возникло какое-то движение. Но к гробу так никто и не вышел.
Подождав минуты две, референт снова заглянул в список.
– Квартира номер один! Сысоев Виктор Вениаминович!
К гробу подошел высокий худой мужчина в сером плаще.
– Это моя жена, – сказал он, указав на женщину, которую держал за руку.
Референт кивнул и сделал отметку в бумагах.
– Дома остались сын Алексей семи лет и мать-пенсионерка, Сысоева Галина Романовна.
Референт снова кивнул и поставил на бумаге еще две галочки.
Сысоев достал из кармана три тетрадных странички, сложенные вдвое, показал их референту, положил на дно гроба и тут же, развернувшись, зашагал прочь. Следом за ним, кинув в гроб бумагу, побежала жена.
Дальше дело пошло быстрее. Народ потянулся к могиле. Казалось, каждый хотел поскорее избавиться от принесенных с собой записок. Люди торопливо называли свои фамилии, кидали бумаги в гроб и уходили.
Через три часа гроб наполнился ворохом бумаг с мечтами жителей города. По указанию городского главы один из могильщиков взял лопату и примял бумаги, чтобы, не приведи случай, какую из них ветер бы не унес.
Без трех минут девять референт закрыл папку, достал из кармана пиджака сложенный вчетверо лист белой ксероксной бумаги, перегнул ее еще раз и положил в гроб, доверху наполненный мечтами горожан. Обернувшись, референт сделал знак городскому главе, оставшемуся последним, не положившим свою мечту в гроб.
Городской глава принялся сосредоточенно рыться в карманах. Нужный листок бумаги отыскался в заднем кармане брюк. Городской глава развернул его, внимательно, как докладную записку, прочитал то, что было написано, одобрительно кивнул, сложил и передал референту, который и переправил мечту городского главы в гроб.
Городской глава посмотрел на раскрытый гроб с мокнущей кучей бумаги, на референта, сосредоточенно кашлянул в кулак.
– Кто-нибудь хочет что-то сказать? – обратился он к жителям города.
– А чего говорить-то? – ответил ему одинокий голос. – И так все ясно.
– Дожили, – негромко всхлипнула стоявшая у самого гроба старушка и кончиком платка вытерла слезу в уголке глаза.
– Закрывайте, – махнул рукой городской глава.
Могильщики знали свое дело. Закрыв крышку гроба, они протянули под ним веревки и аккуратно опустили на дно могилы. Никто даже не услышал, как гроб плюхнулся в набравшуюся в яме воду. Вытянув веревки, могильщики взялись за лопаты, и на крышку гроба полетели комья сырой земли.
– А что насчет надгробья? – негромко спросил у городского главы референт.
– Что? – непонимающе посмотрел на него городской глава.
– Надгробье. – Референт натянуто улыбнулся. – Никто ничего не говорил о надгробье. Или просто крест поставим?
– Совсем сдурел? – зло глянул на референта городской глава и по лужам и грязи, не выбирая дороги, зашагал к автомобилю.
Замешкавшийся на секунду могильщик с зонтом кинулся следом за ним.
Начали потихоньку расходиться и жители города. Кто-то занимал места в автобусах, но большинство, несмотря на слякоть и дождь, пешком направились в сторону города. Люди не хотели ни о чем говорить друг с другом, даже в глаза старались не смотреть. А как же иначе, ведь они все вместе похоронили свои мечты.
Виктор Вениаминович Сысоев пришел домой один. Жена сказала, что ей нужно забежать в магазин, но Сысоев полагал, что она хотела, чтобы муж первым встретил взгляды сына и матери. Она сама, придя домой чуть позже, тихохонько, мышкой проскользнет на кухню и примется там что-то мыть и чистить, как будто другого времени для этого не было.
Войдя в прихожую, Сысоев снял мокрый плащ, встряхнул его и повесил на вешалку. Снял грязные ботинки.
Из комнаты вышла мать.
– Ну как там?
– Нормально, – глядя на дверцу встроенного шкафа, ответил Сысоев.
Мать что-то неразборчиво забормотала, перекрестилась пару раз и скрылась в комнате. Дверь закрыла.
Сысоев осторожно приоткрыл дверь другой комнаты.
Сын сидел за письменным столом, спиной к двери.
– Алеша, – полушепотом позвал сына Виктор Вениаминович.
Сын обернулся. Бледное вытянутое лицо, нос приплюснутый, уши торчат в разные стороны, взгляд серьезный. Весь в отца.
Виктор Вениаминович вошел в комнату и тихо прикрыл за собой дверь.
– Чем занимаешься?
– Уроки делаю.
– Ну и как?
Алексей пожал плечами. Странный вопрос. Такой только взрослый задать может.
Виктор Вениаминович подошел к сыну, положил руку ему на плечи и протянул сложенный листок бумаги.
– Держи, – произнес он совсем тихо.
Алексей удивленно посмотрел на отца.
– Держи, держи. – Виктор Вениаминович потряс зажатой между пальцев бумажкой и натужно улыбнулся.
Алексей взял бумагу, развернул, прочитал то, что было на ней написано, и поднял взгляд на отца. Недоумение и радость слились воедино, придав удивительное сияние серым, обычно совершенно невыразительным глазам мальчика.
– Но ведь каждый должен был похоронить свою мечту, – шепотом произнес он.
– Я тоже поначалу так думал, – кивнул отец. – А после решил: а ну его… – Виктор Вениаминович рубанул
