– Пытался сформировать у аборигенов религиозное мировоззрение.
– У них, что, своего не было?
– Представьте себе, нет. Удивительно рациональные и, я бы даже сказал, приземленные существа. Из всех известных людям инопланетных рас аборигены Кафатоса являются единственными представителями разумных существ, в среде которых не сложилось религиозного мировоззрения. Если аборигены что-то не понимают, они даже не пытаются это объяснить. «Зачем? – удивленно спрашивал меня один их этих ящеров. – Идет дождь – хорошо, не идет – плохо. Мое знание причины, порождающей дождь, не заставит его идти каждый день».
– И чем же плох такой подход к жизни? – Литиция пожала плечами. – Ничуть не хуже тупой и бессмысленной веры в правящего миром сверхъестественного старца.
– А как насчет загробной жизни? – спросил Савва.
– По мнению аборигенов Кафатоса, любое живое существо, едва успев появиться на свет, начинает умирать. Они не видят в смерти трагедии, для них это естественный процесс. Даже если их соплеменник погибает от несчастного случая или умирает от болезни раньше отведенного природой срока, аборигены принимают это как должное. У них есть соответствующая пословица: «Ни одно дерево не знает, когда к нему придет лесоруб».
– В чем же тогда они видят смысл жизни?
– В том, чтобы всегда быть готовым к смерти.
– Уточнение, – подал голос Фредриксон. – Жизненная философия аборигенов Кафатоса подразумевает, что каждый день следует прожить так, как будто это твой последний день.
– А что пытались втолковать аборигенам вы? – спросил у Леопольдо Вениамин.
– Я преподавал им основы православия. Как известно, в свое время на Земле религия стала фактором объединения народов.
– И причиной религиозных войн, – добавил Савва.
Леопольдо демонстративно проигнорировал реплику Вир-Щипка.
– Одним словом, ФКУ решило провести эксперимент по внедрению религиозного мировоззрения в сознание примитивных аборигенов Кафатоса, – продолжил он. – Результат, как вам уже известно, был отрицательным.
– Я бы сказала, трагическим, – уточнила Литиция.
– Как вы, должно быть, понимаете, я не призывал аборигенов топиться в болоте.
– Что же, им так не понравился Христос?
– То, что все обитатели селения, в котором я читал проповеди, решили разом свести счеты с жизнью, явилось для меня полнейшей неожиданностью. Мне казалось, что аборигены, если и не с полным пониманием, то, во всяком случае, с интересом, воспринимают вопросы теологии, которые я затрагивал. Впоследствии, слушая записи своих проповедей и вопросы, которые задавали после них аборигены, я пришел к выводу, что они слишком серьезно отнеслись к библейской истории. Сильное впечатление произвел на них Новый Завет. После того, как я рассказал им о распятии Христа, один из аборигенов спросил: «Разве Бог Отец не всесилен?» Я ответил утвердительно. «Почему же он ничего не сделал для того, чтобы спасти своего сына?» – спросил абориген. Выслушав мои объяснения, он только покачал головой. «Если Бог Отец позволил людям убить своего сына, то какое ему дело до тех, кто не состоит с ним в родстве?» Мои доводы насчет того, что все мы дети господа, не возымели действия.
– Разочарование в доброте и справедливости чужого бога – еще не повод для того, чтобы кончать жизнь самоубийством, – заметил Вениамин.
– Чего вы от меня хотите? – усмехнулся Леопольдо. – Чтобы я дал объяснение тому, что случилось одиннадцать лет назад на Кафатосе, с точки зрения аборигена? Я не в силах сделать это по одной простой причине: я – человек. В общении со мной никто из аборигенов ни разу не говорил о самоубийстве как о способе решить проблему жизни после смерти. Во время расследования этого случая один из членов комиссии даже высказал предположение, что имело место чудовищное совпадение. То есть аборигены пошли на коллективное самоубийство по каким-то своим, непонятным нам мотивам, не имеющим никакого отношения к тем проповедям, что я им читал. Однако прежде на Кафатосе не случалось ничего подобного. Поэтому лично я придерживаюсь мнения, что к мысли о самоубийстве аборигенов подтолкнула именно преподнесенная мною религиозная доктрина, в основе которой лежало ортодоксальное православие. Аборигены Кафатоса не испытывали страха перед смертью, но при этом не верили в загробную жизнь. Я же попытался убедить их в обратном.
Вениамина удивило то, как спокойно, по-деловому излагал факты Леопольдо. Похоже было, что он и в самом деле не видел трагедии в том, что произошло на Кафатосе. Для него это была лишь статистика плюс страничка в служебном досье – и не более того.
– Следствием этой ошибки стало служебное разбирательство, – продолжал между тем Сяо. – Дабы не выносить дело на рассмотрение международного трибунала, мне было предложено подать в отставку.
– Но отставка была мнимой?
– Конечно, – не стал отрицать Леопольдо. – Можно сказать, меня отправили в творческую командировку. Таким образом я оказался на Веритасе. Когда же здесь объявился Ги Циковский, не знавший, куда приткнуться со своей полубезумной идеей возрождения Ордена поклонников Хиллоса Оллариушника, я поддержал его и в итоге получил должность Первого Помощника Великого Магистра.
– Вопрос, – поднял руку Вир-Щипок. – Для чего нужно был внушать религиозные идеи аборигенам Кафатоса?
– Это был полевой эксперимент, – ответил Леопольдо.
– И вы занимались этим с ведома ФКУ?
– Не просто с ведома, а в соответствии с приказом. Самому мне идея обращения рептилий Кафатоса в православие с самого начала казалась абсурдной.
– Я не понимаю главного, – Вениамин не обращался с вопросом к Сяо, а скорее рассуждал вслух. –
