напоминающих музыку, но вызывающих неосознанное желание двигаться. На кухне что-то ели, а может быть, только готовились что-то съесть. В туалете кто-то заснул, сидя на унитазе. Дверь была незаперта, но будить спящего никто не собирался. Возможно, в квартире имелся еще один туалет. А может быть, никого еще не подперло так, что невмоготу. Хотя пива было полно – повсюду стояли откупоренные и недопитые банки и бутылки. А вот ванная, куда Могвай дернулся было с желанием умыться, оказалась заперта. Так же, как и самая дальняя комната, на двери которой висела ярко раскрашенная монгольская маска. Утрированно страшная, с безумно вытаращенными глазами, скалящая клыки щекастая рожа в окружении кучи черепов.
– Это папин кабинет, – объяснила Могваю высокая худющая девица лет девятнадцати, затянутая в черную кожу.
Волосы у нее тоже были черные. Или казались такими в полумраке. В помещении горели только тусклые ночники с накинутыми на них разноцветным платками и расставленные где попало свечи. Волосы были расчесаны на прямой пробор и перехвачены на лбу узким кожаным ремешком. Девица была на редкость страшненькая, но сама этого, по-видимому, не понимала. Общаясь с Могваем, она жеманно поводила плечиком, улыбалась и странно щурилась, как будто ей дым в глаза попал. Видимо, в ее представлении это являлось кокетством. С другими, кстати, она общалась примерно в той же манере. Но Могвай узнал об этом чуть позже.
Ее звали Берта. И это была ее вечеринка.
Гости узнавали ее, только когда сталкивались лоб в лоб. Для большинства было неважно, кто здесь хозяин дома. А кто-то так и вовсе этого не знал. Они даже не пытались создать подобие некой общности. Вся тусовка разваливалась на мелкие группы, числом от одного до четырех. Состав их был нестабилен, а принцип, руководствуясь которым несколько человек на какое-то время оказывались вместе, неопределен. Это был хаос, представляющий собой вовсе не отсутствие порядка, а некую нелинейную систему, не поддающуюся однозначному описанию. Странно это или вполне закономерно, только выбраться из этого хаотичного перемещения тел, образов и мыслей было куда сложнее, чем оказаться в нем.
Могвай потерял из виду тех, с кем пришел на вечеринку, как только они переступили порог квартиры. Длинноносый парень, открывший им дверь, даже не поинтересовался: кто они, к кому пришли и кто их пригласил. Он лишь кивнул вяло, не то приветствуя таким образом гостей, не то давая понять, что не имеет ничего против их присутствия, молча забрал у Альпачино упаковку пива и потащил ее на кухню. Походка у него была странная – как будто при каждом шаге носки ног за что-то цеплялись, и ему приходилось постоянно помнить об этом, чтобы сохранять равновесие.
Вадик сказал, что для начала нужно бы травки курнуть, а после уж разбираться, что здесь к чему и зачем. И многозначительно посмотрел на Блюра. Толстяк ничего не имел против такого плана. Он был даже рад, что его персона находилась в центре хотя бы небольшого водоворотика людского внимания. Блюр улыбнулся, влажно чмокнул губами и благосклонно кивнул.
Решив, что самое подходящее место для воскуривания фимиама это кухня, вся компания, включая пару девиц, потянулась в выбранном направлении. Могвай несколько поотстал от них, предприняв безрезультатную попытку попасть в ванную. Однако когда он добрался до кухни, никого из знакомых там не оказалось. Быть может, они нашли другое, более подходящее место для того, чтобы раскурить косяк. А может быть, для толстяка Блюра места на кухне оказалось маловато. Хотя кухня была не просто большая, а огромная. Расточительно, безумно огромная. В старых коммунальных квартирах не было кухонь размером с эту. А там ведь не одна семья за место под солнце сражалась.
В центре кухни стоял длинный разделочный стол с развешенной над ним кухонной утварью, у окна – два двудверных холодильника, стол между похожей на небольшую ванну раковиной и электрической плитой был заставлен изощренной бытовой техникой. Могвай, пожалуй, не удивился бы, обнаружив среди прочих кухонных автоматов универсальный агрегат для очистки яиц. Почему универсальный? А почему бы нет? Скажем, на нем можно задавать толщину снимаемой с яйца скорлупы. И силу первоначального удара. Или, в угоду безумствующей политкорректности, предоставить пользователю самому выбирать, с какого конца, тупого или острого, разбивать яйцо.
Одним словом, на кухне имелось все и даже кое-что лишнее. Народу там было тоже более чем достаточно для того, чтобы загородить все проходы. Вот только Могваевых приятелей там не оказалось.
Чисто из любопытства Могвай решил заценить, чем занимается собравшийся на кухне народ. Ведь не потому же он здесь сгрудился, что в комнатах вообще места не осталось? Или – именно потому?
Странный собрался на кухне народ. И дела, которыми он занимался, были тоже в высшей степени неопределенными. Проще говоря – совершенно бессмысленными. Свершалась вся эта бессмыслица в свете двух висящих на стене пригашенных ночников, один из которых мерцал, подобно гаснущей свече, а второй временами как будто взрывался ворохом мелких, острых, как иголки, серебристых игл и под медленную, тягучую синтезаторную музыку, стекающую, как густой, переваренный кисель, откуда-то из-под потолка. Совершенно не к месту и не в тему большая настенная телепанель без звука демонстрировала «Ежика в тумане». А может, все было как раз наоборот – в тему и к месту. Впрочем, никто все равно не смотрел мультфильм. А ведь зря. Стоило бы.
На дальнем краю длинного кухонного стола двое длинноволосых парней, одетых только в облегающие шорты, самозабвенно кормили друг друга мороженым с ложечек. Они расположились по разные стороны столешницы, а между ними стоял большой бокс с разноцветным мороженым, откуда они поочередно цепляли его, чтобы отправить в рот соседу. Оба придурочно улыбались и ничего не говорили. То ли им страшно нравилось мороженое, то ли сама процедура доставляла несказанное удовольствие. Хотя, конечно, можно было предположить и то, что в мороженое кто-то всыпал дурной порошок. Так, шутки ради. В общем, это было очень похоже на истину.
Невдалеке от полуголой парочки, непринужденно болтая ногами, сидела на столе девчонка, на вид лет тринадцати, с очень коротко остриженными волосами, такими светлыми, что голова казалась покрытой пухом. Рядом стоял парень раза в два ее старше, с тремя серьгами в ухе и гайкой, не то пришитой, не то приклеенной к щеке. Глядя на мельтешащие коленки девчушки, парень скучно и монотонно пересказывал ей сюжет какой-то видеоигры, дотошно объясняя все перипетии сложных проходов и технику уничтожения боссов. Девчушка пялилась в потолок и, похоже, не слышала ничего из того, что говорил ее приятель.
Еще чуть дальше за тем же столом расположился лысый парень в затасканных джинсах, тяжелых армейских ботинках, черной майке без рукавов, разорванной в нескольких местах, с кривой, откровенно любительской татуировкой в виде свастики на левом плече. Он расставил перед собой перевернутые кверху дном кастрюли, сковородки и сотейники и увлеченно, зажмурив от удовольствия глаза, молотил по ним ложками, изображая ударника. На Майка Портного он явно не тянул ни по внешнему виду, ни по технике. Но ему, наверное, было все равно. Сознание его находилось не здесь, а где-то очень, очень далеко. Ну а слух – слух у каждого свой. Остальным он вроде бы не мешал. Это – самое главное.
Привалившись к разделочному столику, безнадежно, как будто в последний раз, целовались парень с ядовито-зелеными и девушка с ярко-желтыми волосами. Хотя, возможно, все было наоборот. В смысле – девушка с зелеными и парень с желтыми волосами. Никакой разницы. Даже дела никому нет.
Что Могваю нравилось больше всего, так это то, что его уже не донимали приступы тошноты. Он взял со стола бутылку пива, свернул пробку, сделал глоток и сморщился, как от хинина. Дрянь какая-то, а не пиво. Он посмотрел на этикетку. Человек, придумавший добавлять в пиво яблочный сок, должен быть совсем больным на голову. А может быть, он просто сам не любил пиво. А тех, кто пиво любил, так и вовсе ненавидел. И то, что он взялся выпускать эту мерзость, назвав ее пивом, было не чем иным, как жестокой издевкой. Глумлением над всеми и вся. Ведь если у него было достаточно денег, чтобы наладить выпуск этого продута, провести неслабую рекламную кампанию и внедрить его на рынок, то, приложив еще немного усилий и вложив еще малость средств, он мог сделать его популярным продуктом. Или – модным. Что, конечно, не одно и то же, но, тем не менее, срабатывает по принципу подмены понятий. Добавьте к этому грамотную, творческую работу специалистов по рекламе и маркетингу. Несколько ярких пиар-акций. Новая, агрессивная рекламная кампания на телевидении под лозунгом «Пиво – это совсем не то, что вы думали!». И максимум через полгода все, кроме самых упертых, будут уверены, что эта-то бурда как раз и есть настоящее пиво. Извращение, конечно. Но в том-то и фокус, что ныне все, заслуживающее внимания, балансирует на очень узкой грани между извращением и полным маразмом. Все остальное – просто
