Неожиданно девушка рассмеялась и откинула капюшон на спину. Ей было лет двадцать или чуть больше. Густые темные волосы коротко острижены. Чумазое продолговатое личико с острым носиком делали необычайно привлекательным большие, чуть раскосые, полные грусти глаза.
Глядя на приоткрывших рты десантников, Дана беззаботно улыбалась, но, как только в поле зрения ее глаз попала мрачная серая фигура, замершая у входа в Храм, лицо ее мгновенно осунулось, помрачнело, и она молниеносным движением снова накинула на голову капюшон.
Кийск тем временем промыл рану на руке сильной струей антисептика, смешанного с анестезином, залил в рану раствор эпидермального фактора роста, наложил швы и повязку.
– Знаешь, Игорь, если бы меня спросили, чего ты не умеешь делать, я бы надолго задумался, – сказал наблюдавший за ним Сато.
– На этот случай могу облегчить тебе жизнь, – усмехнулся Кийск. – Я не умею танцевать.
– Шутишь? – вытаращил на него глаза Лаваль.
– Честное слово, – смутился непонятно от чего Кийск. – Даже ни разу не пробовал.
– Огромный пробел в твоем образовании, – заметил Лаваль. – При первой же возможности надо будет придать ему законченную форму.
Кийск, поморщившись, как от кислой сливы, отмахнулся.
– Ну как, Дана, рука не болит? – спросил он у девушки.
– Нет, – ответила она. – Большое вам спасибо.
– Не за что. Дня два, пока рана полностью не затянется, постарайся повязку не мочить и не копайся руками в земле.
– Но я должна работать в поле, – возразила на это Дана.
– Хочешь, я скажу Провозвестнику, чтобы он освободил тебя от работы?
– Нет, – мотнула головой Дана.
– Это то самое поле, что у подножия гор? – спросил Лаваль. – Мы видели его со стороны, но так и не поняли, чем вы там занимаетесь.
– Мы сажаем оливковую рощу.
– Что?
Все пятеро одновременно решили, что ослышались.
– Сажаем оливковую рощу, – повторила Дана.
– Здесь? В этом грунте, состоящем из пыли и камней, который суше, чем песок в Сахаре в летний полдень?
– Да, – кивнула Дана.
– Ну, не знаю, – развел руками Кабонга.
– Вы что же, ждете, когда скалы, глядя на ваш безнадежный труд, прольют слезы? – спросил Лаваль.
– Если мы будем чисты перед Богом, то он услышит наши молитвы и позволит нашему саду расцвести, – плоским, невыразительным голосом, совершенно не похожим на тот, каким она говорила до этого, произнесла заученные слова Дана.
– Так говорит Провозвестник, – догадался Кийск.
– Да, но его устами говорит Бог.
– Послушай, Дана, а если я тебе скажу, что этот сад никогда не вырастет и не зазеленеет, что ваш труд безнадежен и напрасен, ты мне поверишь?
Кийск приподнял край капюшона и посмотрел девушке в глаза.
Дана опустила ресницы.
– Не знаю, – тихо сказала она.
Дверь Храма отворилась, и из нее величественной походкой вышел Кул в сопровождении инспектора и посвященного.
Серегин кипел, точно готовый взорваться паровой котел. Придуманный им хитроумный маневр с отвлечением внимания Кула по какой-то непонятной ему причине дал осечку. Инспектор явно видел, как взволновался Кул, узнав о эсбэшнике, но, когда он вернулся – как и обещал, – ровно через полминуты, то выглядел вполне спокойным и больше не отходил от Серегина ни на шаг.
Материал против Кула понемногу подбирался, но все это были лишь незначительные огрехи – несоответствие бытовых и служебных помещений санитарным нормам, отсутствие медицинского стационара, частичное нарушение правил хранения отходов. В совокупности они давали инспектору право всего лишь на вынесение Кулу предупреждения и назначение повторной инспекции через три-четыре месяца с целью контроля за устранением замеченных недоделок. Серегину этого было мало. Он обещал шефу вернуться с отчетом, после которого можно в недельный срок получить разрешение на закрытие колонии на РХ-183. А дело о «мертвых душах» так пока еще и не двинулось с места.
Едва он переступил порог Храма, как все его раздражение и недовольство вырвалось наружу.
– Что здесь происходит? – закричал он на десантников. – Кто позволил вам использовать оружие?
– Если бы мы применили оружие, то сейчас здесь было бы как минимум два трупа, – возразил ему Кабонга.
