Национализм

«Модернизационный» потенциал национализма заключается также в том, что он содействует развитию индивидуализма (который может, хотя и не обязательно должен быть связан с представлением о том, что индивиды являются носителями прав), даже если он может подавлять сильные индивидуальные различия. Так, индийский национализм, к примеру, пытался создать исторический нарратив индийского единства, но считал самих индивидов непосредственно индийцами, а не представителями различных языковых или региональных групп, каст и т. д.[84]

В Китае коммунистическая идеология также была по своей сути националистической (еще сильнее, чем у Гоминьдана) и требовала прямой и неопосредованной верности каждого индивида, оспаривая независимые притязания родителей на детей (вспомним печально известные события, связанные с «культурной революцией»). Как было отмечено выше, современный исламский национализм, хотя и является «фундаменталистским» и «традиционным» по своему содержанию, во многом разделяет одну дискурсивную форму. Он действует как категориальная идентичность, которая устанавливает прямую связь между отдельным мусульманином и особой исламской нацией и уммой ислама. Отчасти это делает фундаменталистский ислам такой серьезной угрозой различным, формально более традиционным правительствам, вроде монархий стран Персидского залива. Эти арабские государства точно не являются националистическими и организованными вокруг современных идей гражданства. Кувейтом правит эмир, глава монаршего рода в кровнородственной группе, включающей меньшинство жителей подвластных ему земель и еще меньше тех, кто занят в материальном производстве или сфере услуг. И иракский баасистский национализм, и более широкий исламский национализм, провозглашенный Ираном, отталкиваются от идеи всеобщего гражданства, по крайней мере для мужчин. И тот, и другой позволяют индивидам участвовать в выборах, чего решительно не делает Кувейт. Фундаменталистский ислам и родственные национализмы предлагают идеологию, намного более близкую в этом отношении к идеологии Великой французской революции, чем обычно считают носители общих стереотипов, противопоставляющие западное Просвещение фундаменталистской религии вообще и исламскому Востоку в частности. Во всех этих случаях националистический дискурс обычно связан с требованием покорности, а не только с предложением членства. Он потенциально репрессивен по отношению ко всем, кто занимает подчиненное положение в идеально-типическом представлении о нации. Но он также способствует созданию отдельных граждан.

Капитализм и крупномасштабная социальная интеграция

Создание мировой системы государств было неразрывно связано с экспансией капитализма (Wallerstein 1974–1988). Государство не только содействовало этой экспансии, но и было ответом на нее (Anderson 1974; Kennedy 1987). И стремление к участию в глобальном рынке, и стремление к автаркии требовало сильных государств. Государства опосредовали деятельность в глобальной рыночной системе (и направляли процесс накопления капитала), даже если с самого начала этот глобальный рынок превосходил государства.

Капитализм, как утверждал Маркс (Маркс 1960), вырывал индивидов из важных общинных уз и объявлял их свободными. Конечно, свобода была иллюзорной: люди оказывались зависимыми от сил вроде глобальных рынков, действующих в очень большом масштабе и подчиняющих этих индивидов не только как членов общин. Опора на крупномасштабные категориальные идентичности вроде нации отчасти стала ответом на разворачивавшиеся события. Кроме того, этот глобальный порядок оказался подверженным повторяющимся глобальным кризисам и созданию локализованных кризисов, каждый из которых мог привести к использованию не слишком приглядного националистического дискурса и насилия во имя национального очищения. Ужасы Руанды и Бурунди были вызваны различными международными факторами, включая немыслимые колебания цен на кофе и другие товары; ужасы бывшей Югославии стали отражением не только краха коммунизма, но и экономического кризиса.

Капитализм сам по себе зависел и постоянно вел к росту распространения крупномасштабных и непрямых социальных отношений. Капитализм все время выходил за пределы локальных рынков, создавал конкурентное давление во всем мире и требовал координации постоянно растущих запасов сырья и рабочей силы — еще до того, как порождение все большего потребительского спроса стало навязчивой идеей. Нация стала внутренним рынком, другие нации стали международными конкурентами или клиентами[85]. Глобализация, вызванная капитализмом, также привела к огромной трудовой миграции. Политические и экономические факторы переплетались между собой, поскольку мигранты часто бежали от националистической борьбы, а их попадание в новую среду способствовало ксенофобской националистической реакции.

Капитализм — это главная движущая сила экспансии глобальных взаимосвязей и крупномасштабной организации в целом. Но в отличие от формирования государства его воздействие на национализм не было прямым. Во-первых, капитализм сыграл важную роль в создании настолько больших и сложных систем, что местные общины и другие объединения, созданные на основе прямых межличностных отношений, не способны были обеспечить защиту большинству людей. Во-вторых, капитализм разрушал общинные, родственные и иные формы социальной организации, основанные сетях прямых межличностных отношений (не упраздняя их, но ослабляя их способность служить основными составляющими крупномасштабной социальной организации). В-третьих, капитализм способствовал развитию индивидуализма, превращая людей прежде всего в частных собственников или продавцов рабочей силы. Идея нации наиболее важна среди категориальных идентичностей, которые занимают промежуточное положение между предположительно независимым (но сравнительно слабым в глобальном масштабе) индивидом и крайне сложными и могущественными силами глобального социального порядка (или беспорядка).

Хотя капитализм сыграл решающую роль в разрушении некоторых старых форм социальной связи, он также привел к возникновению новых. Прежде всего он создал средства для поддержания непрямых социальных отношений в крупном масштабе — парадигматически посредством рынка, но также посредством крупных административных организаций вроде многонациональных корпораций. Капитализм также облегчал и способствовал развитию других форм коммуникации, хотя и не объяснял его сам по себе. Андерсон (Андерсон 2001; см. также: Habermas 1989), например, обратил внимание на значение «печатного капитализма» в развитии современного национализма. Такие ранние деловые и поддерживаемые деловыми кругами издания, как газеты, журналы и даже романы, содействовали национализму, облегчая распространение националистической идеологии и общей культуры. Кроме того, сама их форма и практика чтения способствовала закреплению представления о социальной взаимосвязи между членами крупномасштабных категорий, связанных лишь слабыми и не слишком плотными социальными узами (Calhoun 1991). Так, отмечает Андерсон, читатели газет могли воображать себя участниками деятельности, которой они занимались с тысячами или даже миллионами других людей. Небольшие предприятия, возникшие благодаря развитию капитализма, сыграли важную роль в распространении националистического дискурса, став одним из столпов общественной жизни: кофейни, издательства и т. д. Коммуникационная инфраструктура облегчала связи в пространстве, побуждая людей отказываться от своих привычных деревенских представлений ради понимания себя в качестве (индивидуальных) представителей нации (Deutsch 1966, 1969; Schlesinger 1987).

Поскольку деятельность, от которой зависели жизни и заработки людей, все чаще осуществлялась вдалеке от каждой непосредственной местности, попытки осмысления сходств и связей между местами приобретали все большее значение. Связи, создаваемые при помощи рынков и товарной формы, были особенно подвержены овеществлению и представлению в категориальных терминах (Маркс 1960; Postone 1993). Так, капитал покупал труд, а не предприниматели нанимали рабочих. Класс и сам был такой категориальной идентичностью. Прежде всего люди считались членами таких различных категорий по отношению к «рынку», понятому в овеществленных терминах в качестве всеобъемлющей среды, а не продукта человеческой деятельности.

На таких рынках редко тематизируются конкретные социальные отношения. Покупатели ботинок и продавцы носков не сталкиваются друг с другом как конкретные личности, участвующие в прямом обмене.