Описание роли республиканских идей на начальном этапе политической трансформации Нового времени см.: Pocock (1975). О французском конструировании республиканской patrie см.: Hunt (1984); Blum (1986). Даже монархические государства Нового времени испытали на себе влияние республиканских идей. Конечно, республиканство не было чем-то совершенно новым, о чем свидетельствует пример Рима; Рим также напоминает нам о возможности перехода от республики к империи. Так бывало и в современную эпоху, например, когда СССР без лишнего шума стал вести себя как империя во внутренних (по отношению к нерусским республикам) и внешних (по отношению к зависимым странам Варшавского договора) делах.
Как показал Чаттержди (Chatterjee 1994), это стало важной проблемой в представлениях европейцев о народах, подчиненных колониальному правлению. Британцы в Индии, например, последовательно отстаивали идею о том, что Индия была не единым обществом, а смешением гетерогенных и враждующих сообществ. Эта идея легитимировала английское господство, но она также дала индийским элитам, заинтересованным в противодействии британской гегемонии, стимул для того, чтобы предложить националистическое обоснование единства Индии, что, в свою очередь, стало одним из факторов, приведших к обострению индуистско-мусульманских противоречий.
В наиболее заметном недавнем общем описании политической теории гражданского общества ощущается серьезное влияние Гегеля (Коэн и Арато 2003), не позволяющее осознать важность шотландского, английского и французского подходов и оценить, насколько велико в этом дискурсе было значение негосударственной социальной организации. И этот дискурс, конечно, сыграл важную роль в становлении социологии. См.: Calhoun (1993b).
Следует пояснить, что ни Франция, ни Англия, не говоря уже о Британии, не были однородными в религиозном отношении. Религиозное единство нации отчасти было идеологическим мошенничеством, как и все заявления о единой, целостной национальной идентичности. Но оно имело большое значение. Французских протестантов убивали и вынуждали покидать страну во имя национального единства, что привело к появлению среди прочего гугенотских общин в Северной Америке. Антипапские настроения играли важную роль в английской народной политике (особенно во времена войны с Францией) вплоть до XIX столетия. Антикатолицизм американского ку-клукс-клана был не только реакцией на иммигрантов из Южной Европы, но и отличительной особенностью англо-саксонской идентичности, передававшейся из поколения в поколение.
И в этом смысле современные представления об отношениях народа и государства намного ближе к ранней истории иудаизма и ислама, чем к классической древности Греции или Рима, столь любимой политическими теоретиками раннего Нового времени.
Парадоксальным образом гоббсовский подход предвосхитил традицию гражданского национализма, обычно ассоциируемую с Великой французской революцией. Хотя теория Гоббса поддерживала монархию, а не революцию, она утверждала, что всякий индивид, подчиняющийся институтам политического правления, может быть членом политического общества. Она была ассимиляционистской, а не этницистской.
Работа Кона (Kohn 1968) по сей день остается одним из лучших описаний этого аспекта зарождения английского национализма. См. также: Greenfeld (1992), хотя следует отметить, что эта работа оставляет без внимания степень, в которой аристократические сторонники нации, противостоявшей королю, были также противниками левеллеров, диггеров и других движений, отстаивавших более широкие демократические права англичан.
Говоря об этом, нам не следует преувеличивать степень «ассимиляции» в европейских государствах. Бретонцы и корсиканцы, например, обнаруживают пределы культурной и политической интеграции во Франции. См.: Noiriel (1996). Коннор (Connor 1994: 183) справедливо упрекает Карла Дойча и других теоретиков, которые связывали национализм преимущественно с государственным строительством, не замечая сопротивления ассимиляции среди фламандцев, шотландцев, валлийцев и других национальных групп, подчиненных все еще мультикультурным европейским государствам, хотя и не признающим себя таковыми. Дойч считал все эти группы успешно ассимилированными и описывал не только Францию, но и Италию, Испанию и Швейцарию как государства, обладающие единым национальным сознанием. Возрождение «субгосударственного» этнического национализма, которому способствовало создание Европейского Сообщества, служит дополнительным свидетельством того, что ассимиляция не является полной, а культурное многообразие всегда может быть использовано теми, кто имеет в этом материальный или какой-то иной интерес. См.: Schlesinger (1992); Delanty (1995); Guibernau (1996).
