глаз долой!» И перенесли с центра Красной площади на её край.
А теперь купчина и князь — всем нам пример…
Проходя мимо памятника упомянутым древним героям, Василий улыбнулся и подмигнул купцу Минину. Князь Пожарский сидел к нему спиной.
Глава восемнадцатая
Лейтенант Коля Пылаев намыливал мочалку.
— Эх, и погодка, тудыть её, растудыть, — прогудел он. — Правильно говорят: в нашей стране обмороженных больше, чем ошпаренных.
Спорить с этим было трудно, Вася Одиноков и пытаться не стал. Палатка, выделенная под баню, была небольшая, и ему хотелось завершить помывку, пока не подошли командиры других взводов, да и мало ли: может, сам капитан Ежонков пожалует.
— Натуральная зима, а ведь даже декабрь не наступил, — продолжал погуживать Пылаев. Поговорить ему, видать, хотелось. Василий, чтобы не выглядеть болваном невоспитанным, а тем более Пылаев был постарше и возрастом, и званием, обозначил согласие лёгким похмыкиванием.
— Как ты с ними управляешься? — спросил Пылаев. — С орлами своими.
— Нормальные люди, — ответил Василий.
— Я бы не смог.
— Смог бы.
— Нет, Вась. Не всякий бы смог. Вот ты, хоть и помоложе меня, а ведь… Тебя многие побаиваются. Я в штабе слышал, говорили, что ты бесстрашный до ужаса. Правда, что ли?
— Воюю, как все…
Речь шла о его взводе, сформированном из людей, осуждённых в своё время за разные уголовные преступления. Они по отбытии наказания добровольно пожелали идти на фронт. В их батальоне ими с самого начала командовал Вася Одиноков.
В первый же день, когда 8 ноября его привезли к новому месту службы, комбат Страхов направил его в роту капитана Ежонкова, приказав принять там новый взвод.
— Правительство поверило их чистосердечности, — сказал он. — Уголовники, да. Воры. Карманники и грабители. Некоторые по бытовухе сидели. Народец, конечно, не подарок, но надо, товарищ младший лейтенант.
— Слушаюсь! — ответил Одиноков. — Надо так надо. Воры или нет — всё люди.
За три месяца, прошедших после разговора с Господом, Василий весьма изменился. Он будто вырос. Видит теперь вдвое дальше и больше. В любую секунду боя понимает расположение людей в пространстве, их чувства, их поведение во времени, сам оставаясь отстранённым, спокойным. В нужную минуту встаёт, стреляет, бежит или ложится на землю. Ему нет нужды бояться: делай дело правильно, и оно сделается. А как делать правильно, его научили на курсах.
А жизнь? Что жизнь! Он знал, в чьей руке его жизнь…
Немцы прорвали Можайскую линию обороны, захватили Волоколамск. Армия вела бои местного значения. Ощущался большой некомплект в личном составе, не хватало вооружения, особенно автоматического. Все успехи зависели от смекалки бойцов, от умения и смелости командиров. Тем более в таком подразделении, каким командовал Василий Одиноков.
Хоть правительство и «поверило этим людям», капитан Ежонков и те, кто повыше него, в них поначалу сомневались. Однако первые же три недели показали, что сомневались зря. Вроде бы воры были такие же необученные, не знающие воинского дела, как и прочие. Ан нет! Они быстро освоились на фронте.
Василий припомнил, как в первый же день знакомства с ними долго что-то говорил, опрашивал, умеют ли пользоваться оружием. Обычно-то с пополнением приходят, страшно вымолвить, какие неумехи. Винтовку держат, будто метлу. Опытные бойцы уводили их в поле и учили всему: держать оружие, стрелять, ложиться в снег, вставать, передвигаться, окапываться… Бывшие уголовники оказались не таковы. Один из них, старший сержант Сыров, возрастом лет под сорок, сказал хоть и с ленцой, но с уверенностью в голосе: «Командир, не надо базара. Застрелим любого, только прикажи». Сыров был командиром 1-го отделения, и он же стал заместителем взводного Одинокова.
Этот «уркаганский» взвод трижды использовали для разведки боем. Василий разделял каждое отделение на звенья по три человека, ставил им задачу — справлялись отлично. Шли напористо, весело, звенья выскакивали то тут, то там, будто играя, и противник волей-неволей раскрывал всю свою огневую систему. И при этом потери среди бывших жуликов были минимальные! А красноармейцы Росляков, Нечитайло, Петров и ещё двое показали себя отличными снайперами. Могли часами молча, терпеливо поджидать немца, и уж если таковой попадался на мушку, то живым не уходил.
Конечно, в батальоне и даже полку о таком странном взводе было много разговоров. Вот теперь Коля Пылаев докопался:
— Я, Василий, скажу, не хвастаясь. Я умею говорить с людьми. Но они у меня всё же нормальные. А у тебя — отморозки. Сдвинутые по параметрам.
— Это ты брось. Нормальные красноармейцы.
— Не, ну как они тогда на немцев орали, помнишь? Идут и матюками кроют.
— Ты, кстати, сам потише баси… До немцев триста метров. Услышат.
— Ладно… Хотя в такую темнотищу они сюда не полезут.
Баня была простая. Палатка, пол из настеленной хвои, на нём поставлены одна на другую железные бочки. Нижняя служит печкой, в верхней греется вода. Санитар заносит в брезентовых вёдрах воду. Если моются красноармейцы, тот же санитар макает квач в ведро с раствором «мыло-К» и мажет волосяные места моющихся. Потом они сами ополаскиваются водой. Бойцу полагалось одно ведро воды на помывку, командирам по два. И мыло у них было получше. Но командиры, конечно, мылись отдельно.
Одиноков и Пылаев сначала обсуждали характеристики нашего и немецкого оружия. Это ещё пока вода грелась и пока раздевались.
— Самое, Вася, эффективное наше оружие, — своим густым голосом вещал Пылаев, — реактивный миномёт «Катюша», хотя лично я его пока не видел, затем танк Т-34, на третье место я бы поставил штурмовик Ил-2. Да, пулемёт Дегтярёва чуть нет забыл.
А Вася, для поддержания разговора, похвалил грузовик «ЗиС-5».
— Он же насквозь деревянный, — усмехнулся Пылаев.
— Деревянная кабина, зато вечная машина, — ответил Василий. — Он настолько надёжный, что немцы за счастье считают, если он им попадётся. Используют как тягач.
Слово за слово, заговорили о своих бойцах. Оба — командиры, есть что сравнивать. И Васе было обидно слушать, будто его ребята — ненормальные. В их высоких боевых качествах он убедился на опыте. Да, по каким-то причинам они нарушили закон. И что? Теперь они на войне. Это же разные случаи.
И уже вытершись, он сказал Коле Пылаеву:
— Я думаю, в каждом человеке есть что-то изначально доброе.
— Душа, что ли? — бухнул Коля.
— Душа, — ответил Василий, натягивая исподнее. — К ней и надо обращаться.
— Ну конечно «душа»! Не зря тебя в полку называют блаженным.
— Кто?! С чего ты взял?
— Все говорят. Типа, свою какую-то правду-матку хоть командарму врежешь.
Василий только плечами пожал…
Наутро, после бани, батальон сняли с фронта. Образовавшуюся брешь закрыли силами соседних батальонов. Никого, тем более комбата Страхова, это не удивило; когда незадолго до этого они под натиском немцев отходили от Клина, произошла некоторая сдвижка подразделений, и теперь батальон закрывал слишком узкий участок фронта. Практически, топтались «на пятачке». А где-то — разрыв
