— Господи, что это еще такое? — вскрикнула Таня.
— Берберы, — сквозь зубы пробормотал Юсуф и надавил на газ до отказа. — Думаю, проскочим.
Но проскочить нам не удалось. Когда машина вынырнула из-за холма, дорогу преграждала толстая шипастая лента. Рядом с ней гарцевали всадники, перекрикиваясь гортанными голосами. Люди с автоматами Калашникова в голубых и синих длинных халатах, замотанные до самых глаз в белые тряпки. Такими странными узлами была завязана материя вокруг голов, что напоминала бугристый древний шлем. Автоматы новенькие, блестят на солнце. Верблюды — сильные, холеные, злые. Совершенно лысые. Может, их бреют специально, не знаю, — ни клочка шерсти, сплошные мускулы и кости. Храпят, косят глазом, роют голенастыми ногами сухую землю. Вот это уже настоящая экзотика, подумал я. Попасть в плен к настоящим берберам. Вряд ли намного лучше, чем к какому-нибудь Шамилю Басаеву. Сразу вспомнились Зёка и его несчастный друг Леха. Один из всадников, с зеленой тряпкой поверх головного убора, рисуясь подъехал к нам и ткнул стволом автомата в лобовое стекло. Мы замерли.
— Сидите, — приказал Юсуф. — Никому не выходить из машины,
— Боже, Боже, — Ариадна Ильинична закрыла лицо красивыми ладонями.
— Что это за чучела? — спросила Таня, с трудом выговаривая слова.
— Представители отчаявшейся бедноты, — попробовал я сострить. — Революционное крестьянство.
— Пошел ты…
— Они могут забрать машину, раздеть и оставить посреди пустыни. — Ариадна Ильинична плакала. — Сколько раз я просила его не ездить по этой дороге! Ведь есть же нормальное шоссе. Нет, он всегда хочет быстрее…
Юсуф очень медленно открыл дверцу и вышел к бедуину. Верблюд попятился и громко всхрапнул, брызгая желтой слюной. Юсуф приложил ладонь к груди:
— Ассалам алейкум! — И еще что-то добавил, я не разобрал.
— Аль-хамдулелла! — ответил ему всадник, тряхнув автоматом. Громко клацнул затвор.
Юсуф, по-прежнему медленно, поднял руку, взял верблюда под уздцы. От неожиданности зверюга рванула в сторону, но он держал крепко. Всадник визгливо и неприязненно затараторил на своем языке. Юсуф отвечал тихо, уверенно, ровным спокойным тоном. Несколько раз внятно произнес слово «Курбан».
— Курбан-эфенди! Курбан-эфенди! — заорали бандиты и, подгоняя верблюдов, окружили Юсуфа. Он что-то долго говорил им, резко рубя воздух решительными жестами. Кочевники отвечали ему дружным ревом. Затем подняли автоматы и принялись палить в воздух. У меня заложило уши от такого салюта.
— Аллаху акбар! — грянули хором и умчались прочь, нахлестывая длинноногих кэмелов и постреливая вразнобой. Юсуф вернулся в машину, утирая с лица горячий пот. Достал из бардачка тонкую гнутую турецкую сигару. Щелкнул серебряной зажигалкой «Зиппо». Глубоко затянувшись, выпустил клуб ароматного дыма. Пальцы дрожали, прыгал кончик сигары.
— Они поклялись мстить за смерть человека, названного Опорой Веры, — наконец хрипло произнес Юсуф. — Назвали убийц отца своими кровными врагами.
— Кто был этот человек с зеленой повязкой? — осторожно спросила Ариадна Ильинична.
— Шейх Халид. У него пять сотен вооруженных бойцов. Обещал, что на похороны отца соберутся все шейхи берберов: аль-Аршад, Абу Абдель, Сайд Фазул и Исам аль-Тура-би. Вот тогда я и скажу все, что думаю. Едем!
Следующие полчаса провели в полном молчании. Я отчетливо понимал, что нужно ехать не в Хаммарат, а в аэропорт. Или в порт. Куда угодно, но только бы скорее попасть домой. События грозили обернуться чем угодно. Например, общей резней. Мы действительно приехали не в ту страну. В джунглях Амазонки наверняка спокойнее. Только бы нашлись паспорта!
Хаммарат. Маленький южный город в уютной скалистой бухте. Оазис за острыми гребнями. Пустыня заканчивается так резко, что в это трудно поверить. Проезжаешь перевал и попадаешь в другой мир. Даже воздух совершенно другой. Влажный, подсоленный морем и пахнет хвоей. Не то соснами, не то кипарисами. От самого перевала начинаются кипарисовые рощи, разбросанные среди гигантских скальных глыб. Сквозь трещины в камне пробивается можжевельник, что-то вьющееся с острыми темно-зелеными листочками и даже цветы! На террасах, прилепившихся к крутым откосам, — виноградники. Аккуратные, как под линейку, курчавые полосы. Город сползает с перевала к морю. Предместья: те же самые домики с плоскими крышами, но ухоженные, выкрашенные в белый или желтый цвет, окруженные зеленью. Сады растут на каждом пригодном пятачке: персики, хурма, абрикосы, миндаль, гранаты, гигантские яблоки. Плоды оттягивают ветви, клонят вниз. Возделан каждый сантиметр грунта, каждая щель, забитая землей. Со стороны моря предместья — сахарные кубики, брошенные щедрой горстью в сочную траву. Снежно-белый сахар и желтый — тростниковый. Насыщенные, яркие, резкие цвета. Если где-нибудь вспыхнет оконное стекло, поймав солнечный луч, отшатываешься, болезненно щурясь. Постепенно предместья сгущаются, переходя в старый город-лабиринт. Узкие улочки, где едва ли разойтись двум прохожим, забиты народом и повозками. Попав туда без провожатого, можно блуждать до вечера. Несколько минаретов парят над этим муравейником. Невозможно синие купола, местная глазурь, давно утерянный секрет. Но туристов здесь почти нет. Туристы — в курортной зоне.
Юсуф объяснил мне замысел отца, который руководил застройкой. Курортная зона — шесть отелей и два пансиона — город в городе. От всего остального мира отделена высоким бетонным забором. Местным вход категорически воспрещен. Только по специальным пропускам. Зона белого человека: безопасность и покой без посторонних глаз. Спиртным торгуют свободно: for whites only! Может, это и дискриминация, но удобно для гостей. Здесь же: казино, бордели, стриптиз-бары, клубы по интересам. Интересы удовлетворяются любые. За стеной — территория Мохаммеда Курбана. Вотчина, удел.
— Отец считал, что это временно, — чуть виновато сказал Юсуф. — Нужно привлечь как можно больше туристов, ведь в стране — тысяча двести километров великолепных пляжей. А стена — чтобы не раздражать народ. Нравы у нас очень традиционные, жесткое законодательство. Но за стеной как бы все это не действует. Раньше казино и бордели размещались в старом городе. Подпольно. Полиция устраивала облавы, иностранцы попадали за решетку. Согласитесь, многие едут в отпуск не только для того, чтобы загорать. Было очень много проблем. Теперь их нет. Власти согласились, что за стеной — другие правила. Отец сумел их убедить. Но преступность, воровство — в курортной зоне с этим покончено. Отец организовал собственную службу безопасности…
Ну конечно: если мафия берется навести порядок, она всегда добивается своего. Гораздо эффективнее полиции.
— Конечно, многим не нравится такое положение дел. — Юсуф сделал выразительное лицо. — Знаете, как горожане называют курортную зону?
— И как же?
— Шармуда, — ответил с кривой, смущенной улыбкой. — В переводе на русский… м-мм… женский половой орган.
Я деликатно промолчал, соглашаясь с мнением горожан.
Особняк Курбана-младшего стоял в дальнем углу Шар-муды, в самом живописном ее месте. Округлый, утиным носом, полуостров выдается далеко в море. С берегом его связывает узкая полоса суши — апельсиновая роща. С другой стороны полуострова — маленькая бухта, частное владение. Как на ладони — залив и город. Дом: вилла в стиле модерн, три этажа, никакого мавританства. Ухоженное, неброское с виду, типично европейское здание. Мы шли по вьющейся, выложенной разноцветной фигурной плиткой дорожке среди старых апельсиновых деревьев. Слева и справа просвечивало море. Пахло ботаническим садом, свистели птицы, невидимые в ветвях. Под ногами лежала густая, маслянистая тень, похожая на разлитую воду. Юсуф сорвал огромный зрелый апельсин, протянул Машке:
— Кушай, пожалуйста.
— Хорошо здесь! — сказала Таня, взяв меня под руку. — Хочется верить, что все кончилось. Я уже начинала сходить с ума.
— Все кончилось, — уверенным эхом тотчас отозвался Юсуф. — Теперь я лично буду заботиться о
