Жить воспрещается

Писать, даже если карандаш попадется, — воспрещается.

— А в гетто я рисовал… (Это снова «Спокойное пламя).

— А здесь воспрещается. Ляжешь на нары, закрой глаза и рисуй себе, что хочешь.

— А маму и папу мы увидим? (Это совсем еще малыш. В глазенках искры тревоги и страха).

— Нет. Свидания воспрещаются. Еще вот что: старшие помогают маленьким. Каждое утро поищите один у другого в голове. У кого найдут вошь — того отправят в баню…

— В ту, где капут? (Это опять «Спокойное пламя»).

— Да, отправят туда… И еще запомните: можно забыть все на свете, только не свой номер. Вот ты, девочка, повтори свой номер: «Зибцен цвай унд фирциг». И как только назовут его — громко откликнись. Хорошо выучи и запомни. Их ведь всего четыре маленьких цифры — 1742. Такой коротенький номер!

— А мы будем жить? — (Это из дальней шеренги).

— Жить воспрещается! — с тихим, тут же замершим смехом ответил товарищу «Спокойное пламя» и снова серьезно повторил: жить воспрещается!

— Нет, дети! Я с вами! Будем жить!

г. Баку, декабрь, 1973 г.

СТИХИ ДЕТЕЙ ТЕРЕЗИНСКОГО ГЕТТО (1942–1944 гг.) (Подстрочный перевод с чешского)

Садик

Маленький садик
наполнен запахом роз.
Узенькой тропкой
по садику мальчик идет.
Мальчик маленький, беспечный,
на один из бутонов похож.
Но когда бутон расцветет,
мальчика в живых не будет…

Франта Басс

Хлеб

Как люблю я белый хлеб
Большой вкусный белый хлеб.
Не черствый, еще теплый
с хрустящей коркой
вкусный хлеб.
Зубы мои сминают его,
язык ощущает вкус его.
Как успокаивает,
вечно голодный, жадный
мой желудок-хлеб.

Геня и Ила Крамеровы

* * *

Все прийдет в конце недели,
станет все тогда ненужным,
только голодный голубь будет клевать зерна,
а среди улицы будет стоять
ненужный и пустой
погребальный воз.

Из стихотворения «Закрытый город» 16-летнего воспитанника детдома Л- 417

ВЕЛЬВЕТОВАЯ КУРТКА

Надо прощать своим врагам,

но не раньше, чем они повешены

Г. Гейне

АЛЕКСАНДРУ ПЕЧЕРСКОМУ

герою восстания в концлагере Собибор

В столярной — острый запах лака и древесной стружки. За стенами мастерской настырный осенний дождь сечет землю, утоптанную тысячами ног. Утром прошла колонна еще одного транспорта. Из этого транспорта оставили в живых только ювелира, портного и с десяток молодых женщин и детей.

На складе сложили новую пирамиду чемоданов. Выросла еще одна груда одежды. Прибавилось несколько пар костылей и блестящий никелированными частями ножной протез…

Две недели назад, в начале октября 1943 года, таким же транспортом привезли сюда Александра. Пока гитлеровцы хлопотали у головного вагона, шеренги новоприбывших обходила команда людей в полосатой арестантской одежде. Под надзором солдат они отбирали чемоданы и укладывали их на телегу. У Александра ничего не было. Еще в Минске у него отобрали все, даже сапоги и шинель.