– Ах вот как?
Что за муха ее укусила? И тут он вспомнил, что утренний разговор завершился размолвкой.
– Я тебе звоню, чтобы извиниться за свое хамство. И не только из-за этого. Если бы ты знала, как я скучаю…
Кажется, перебрал.
– Ты правда по мне скучаешь?
– Да, очень.
– Слушай, Сальво, в субботу утром я сяду на самолет и еще до обеда буду в Вигате.
Ужас, только Ливии здесь не хватало.
– Ну что ты, милая, для тебя это так хлопотно…
Если уж она что-то вбила себе в голову, то становилась упрямее калабрийки. Сказала – в субботу утром, значит, приедет в субботу утром. Надо будет завтра позвонить начальнику полиции, подумал Монтальбано. Прощайте, спагетти в чернилах каракатицы!
На следующий день часов в одиннадцать, так как в комиссариате ничего не происходило, Монтальбано лениво побрел на спуск Гранет. В первом магазине на этой улице вот уже шесть лет торговали хлебом. Булочник и его помощник слышали, что владельца конторы в доме № 28 убили, но не были с ним знакомы, даже не видели никогда. «Быть такого не может», – подумал он и, как настоящий легавый, принялся задавать вопрос за вопросом, пока до него не дошло, что синьор Лапекора до своей конторы добирался по другой стороне улицы. Поэтому в продуктовом магазине в доме № 26 прекрасно знали – а как же! – бедного синьора Лапекору. Знали и туниску – как ее звали? – Кариму – да, красивая женщина! При этих словах хозяин и его служащие не сдержали улыбки. Ну конечно, руку на отсечение мы не дадим, но такая милашка одна в доме с таким мужчиной, как бедный синьор Лапекора – для своего возраста он был еще ой-ей-ей! Да, племянник у него был, наглый такой, надменный. Он часто парковал машину прямо впритык к двери магазина, и однажды синьора Миччике, которая весит сто пятьдесят килограммов, застряла между машиной и дверью… Нет, номер не помним. Вот если бы было как раньше, «ПА» – значит, из Палермо, «МИ» – из Милана, тогда другое дело…
В третьем, и последнем, магазине на Гранет продавалась бытовая техника. Его хозяин, синьор Дзирконе Аджелло, стоял за прилавком и читал газету. Конечно, он знал этого беднягу – сам он здесь торгует уже десять лет. Когда синьор Лапекора проходил мимо – в последние месяцы только по понедельникам, средам и пятницам, – всегда здоровался. Такой был хороший человек! Да, и туниску видел – красивая бабенка. Да, и племянника видел иногда. Племянника и друга племянника.
– Какого друга? – удивился Монтальбано.
Оказалось, синьор Дзирконе видел этого друга по крайней мере три раза: он приезжал вместе с племянником, и они заходили в дом. Ну, лет тридцати, блондинистый, полноватый. Больше нечего сказать. Номер машины? Шутить изволите? Да сейчас по этим номерам не разберешь, где турок, а где христианин! БМВ цвета серый металлик, вот и все, а сочинять он не хочет.
Комиссар позвонил в дверь конторы. Никто не открывал. Галлуццо, похоже, стоял за дверью, думая, как ему поступить.
– Это Монтальбано.
Дверь мгновенно распахнулась.
– Туниска пока не приходила, – сообщил Галлуццо.
– И не придет. Ты был прав, Галлу.
Тот смутился и потупил глаза.
– Кто им сообщил?
– Доктор Якомуцци.
Чтобы время так не тянулось, Галлуццо придумал себе занятие. Он достал пятничные номера «Республики», которые синьор Лапекора аккуратно складывал на нижней полке самого свободного стеллажа, разложил их на письменном столе и перелистывал один за другим в поисках фотографий более- менее обнаженных женщин. Потом ему это надоело, и он принялся решать кроссворд в пожелтевшем от времени журнале.
– Что же, мне так здесь и сидеть весь день напролет? – спросил он тоскливо.
– Думаю, да. Наберись терпения. Пойду-ка я воспользуюсь уборной синьора Лапекоры.
Вообще-то ему редко случалось делать это в неположенное время, но, видно, вчера он так разозлился при виде комедии, которую ломал по телевизору Якомуцци, что даже пищеварение у него расстроилось.
Он уселся, испустил ритуальный вздох удовлетворения, и тут перед его мысленным взором встало то, что он видел минуту назад, не придав этому никакого значения.
Он вскочил и бросился в комнату, придерживая одной рукой спущенные штаны.
– Стой! – приказал он Галлуццо. От испуга тот стал мертвенно-бледным и инстинктивно поднял руки вверх.
Вот она, прямо возле локтя Галлуццо, – жирная «Р», аккуратно вырезанная из газеты. Нет, не из газеты, а из журнала: бумага глянцевая.
– Что случилось? – еле выговорил Галлуццо.
– Может быть, все, а может, и ничего, – туманно, словно Кумекая сивилла, ответил комиссар. Он натянул брюки, затянул их ремнем, оставив молнию не застегнутой, и схватил телефонную трубку.
– Извините за беспокойство, синьора. Какого числа, говорите, вы получили первое анонимное письмо?
– Тринадцатого июня прошлого года.
Поблагодарив вдову, он положил трубку.
– Помоги-ка мне, Галлу. Разложим по порядку эти журналы и посмотрим, все ли страницы на месте.
Кто ищет, тот всегда найдет: из номера за седьмое июня были вырваны две страницы.
– Так, давай дальше, – сказал комиссар.
В номере за тридцатое июля не хватало двух страниц, то же в номере за первое сентября.
Три анонимных письма были составлены здесь, в конторе.
– С вашего позволения, – Монтальбано, довольный, вышел из комнаты. Из уборной до Галлуццо донеслось радостное пение.
Глава пятая
– Господин начальник полиции? Это Монтальбано. Звоню, чтобы предупредить, что завтра не смогу прийти к вам на ужин. Мне ужасно жаль.
– Вы сожалеете о том, что мы не увидимся, или о спагетти в чернилах каракатицы?
– И то, и другое.
– Если дело в работе, не могу ли я…
– Не из-за работы… Дело в том, что ко мне приезжает моя…
Невеста? Что-то из XIX века. Девушка? В их-то возрасте?
– Женщина? – подсказал начальник полиции.
– Именно.
– Синьорина Ливия Бурландо, должно быть, очень к вам привязана, если пускается в такое долгое и скучное путешествие.
Он никогда не говорил о Ливии своему начальнику, официально тот не должен был даже подозревать о ее существовании. Разве что они встретились в больнице, где Монтальбано лежал после ранения.
– Послушайте, – сказал начальник полиции, – почему бы вам нас не познакомить? Моей жене было бы очень приятно. Приходите завтра вечером вместе.
Субботняя трапеза была спасена.
