Николо снова залез на стул. На сей раз он вернулся с камерой и показал ее Монтальбано.
– Гляди, Сальво, это делается так. Нажимаешь на кнопку – и пленка перематывается. А теперь смотришь в это отверстие и нажимаешь вот сюда. Попробуй сам.
Монтальбано проделал нехитрую операцию, увидел крошечного себя, услышал свой комариный писк: «Что происходит?» – и такой же ответ Николо: «Тебя уже снимают».
– Здорово, – сказал комиссар. – Одно только плохо – что, смотреть можно только так?
– Да нет! – ответил Николо, вытаскивая из сумки кассету обычного размера. – Вот смотри. Вынимаю из камеры кассету, видишь – она маленькая, как в автоответчике. Вставляю ее в специальную кассету, и ты можешь смотреть ее на своем видеомагнитофоне.
– Слушай, а как мне включить камеру?
– Нажмешь вот на эту кнопку.
На лице у Монтальбано отразилась скорее растерянность, чем понимание. Николо засомневался:
– Ты справишься сам?
– Ладно тебе! – обиделся Монтальбано.
– Тогда почему у тебя такой вид?
– Я не знаю, как мне ее включить при том, кого я буду снимать. Он может что-то заподозрить.
– Попробуй, дотянешься ли ты до нее без стула.
Да, получалось.
– Ну тогда все просто. Когда он придет, сделаешь вид, что читаешь книгу, а потом поставишь ее на место и тем временем включишь камеру.
Дорогая Ливия, я не могу дождаться, пока ты проснешься, потому что должен ехать в Монтелузу к начальнику полиции. В Палермо тебя отвезет Мими, я с ним договорился. Держись и ни о чем не тревожься. Я позвоню вечером. Целую.
Сальво.
Последний коммивояжер написал бы эту записку лучше, с большей теплотой и искренностью. Со второй попытки почему-то вышло то же самое. На самом деле ему вовсе не нужно было ехать к начальнику полиции, просто хотелось избежать тяжелой прощальной сцены. Он никогда не умел говорить откровенную ложь людям, которых уважал. А немного приврать был мастер. Как же без этого?
В комиссариате его встретил взволнованный Фацио:
– Доктор, я уже полчаса пытаюсь вам дозвониться. Вы, наверное, отключили телефон.
– Что стряслось?
– Тут звонил один, он нашел труп старухи. В Вилласете, на улице Гарибальди. В том самом доме, где мы подстерегали тогда паренька. Я поэтому вас и искал.
Монтальбано будто током ударило.
– Торторелла и Галлуццо уже там. Только что звонил Галлуццо, сказал, это та самая старуха, которую он отвозил к вам домой.
Айша.
Монтальбано с размаху ударил себя в лицо. Зубы, конечно, не выбил, но губу разбил до крови.
– Да что на вас напало, доктор? – перепугался Фацио.
Айша ведь такой же свидетель, как Франсуа. А у него хватило ума позаботиться только о мальчишке. Подонок, вот он кто. Фацио протянул ему носовой платок:
– Нате, вытритесь.
Айша, как перекрученный тюк с тряпьем, валялась у основания лестницы, ведущей в комнату, где жила Карима.
– Вероятно, она упала и сломала себе шею, – сказал доктор Паскуано, приехавший по просьбе Тортореллы. – Точно могу сказать только после вскрытия. Знаете, чтобы такая старая женщина упала с лестницы, достаточно на нее подуть.
– А где Галлуццо? – спросил Монтальбано у Тортореллы.
– Поехал в Монтелузу расспросить женщину, у которой гостила покойная. Он хотел узнать, почему старуха решила вернуться сюда, может, ей кто-то позвонил.
Пока отъезжала машина «скорой помощи», Монтальбано зашел в дом, вытащил кирпич возле очага, достал книжку на предъявителя, сдул с нее пыль и сунул к себе в карман.
– Доктор!
Это был Галлуццо. Нет, Айше никто не звонил. Она вбила себе в голову, что должна вернуться домой, выехала рано утром, села в автобус и поспешила на встречу с собственной смертью.
В Вигате, прежде чем пойти в комиссариат, Монтальбано заехал к нотариусу Козентино, о котором всегда был высокого мнения.
– Слушаю вас, доктор.
Комиссар извлек на свет божий книжку на предъявителя и протянул ее нотариусу. Тот открыл ее, взглянул и спросил:
– Так в чем дело?
Монтальбано принялся путано объяснять, стараясь скрыть половину правды.
– Насколько я понял, – подытожил нотариус Козентино, – эти деньги принадлежат женщине, которая, как вы считаете, мертва, и наследником является ее несовершеннолетний сын.
– Совершенно верно.
– И вы хотите, чтобы они были каким-то образом заморожены и переданы мальчику, когда тот достигнет совершеннолетия.
– Именно так.
– Извините, а почему бы вам не оставить книжку у себя и самому не отдать ее мальчику, когда придет время?
– А с чего вы взяли, что к тому моменту я буду жив?
– Ну да, – сказал нотариус. И продолжал: – Сделаем так, вы пока оставите книжку у себя, я подумаю, и через неделю мы встретимся опять. Возможно, лучше сейчас вложить эти деньги.
– Вот вы и вложите, – Монтальбано собрался уходить.
– Возьмите книжку.
– Пусть она останется у вас. Вдруг я ее потеряю.
– Постойте, я напишу расписку.
– Вы меня очень одолжите.
– И еще одно.
– Слушаю вас, нотариус.
– Необходимо свидетельство о смерти матери.
Из комиссариата он позвонил домой. Ливия собиралась выходить. Она поздоровалась с ним холодно – по крайней мере, так ему показалось.
Что тут поделаешь?
– Мими приехал?
– Конечно. Ждет меня в машине.
– Счастливо тебе доехать. Я позвоню вечером.
Сейчас он не имел права позволить Ливии выбить его из колеи.
– Фацио!
– Есть!
– Отправляйся в церковь, похороны Лапекоры должны были уже начаться. На кладбище, когда все будут выражать соболезнования вдове, подойди к ней и скажи как можно мрачнее: «Синьора, вам придется проехать со мной в комиссариат». Если она станет разыгрывать трагедию, устроит представление, не
