кого ей удастся подцепить, но ведь она сказала «если он не будет согласен», а это означает, что она расскажет ему, чем занималась, и будет ожидать, что он это проглотит.
В свете было достаточное количество жен, чья добродетель была, мягко выражаясь, сомнительна. (Ему неожиданно вспомнилась Констанция с ее предложением продолжить их связь, а также некоторые другие известные ему дамы.) Но в таких случаях мужья были — или, по крайней мере, детали вид — в неведении о том, что происходит, до тех пор, пока их жены соблюдали приличия в своих связях. Ни один мужчина не согласится, чтобы его жена слыла fille de joie[10].
Прежде чем он смог достаточно собраться с мыслями, чтобы ответить на ее наглость с подобающей резкостью, он услышал голос Люси и, взглянув вверх, увидел, что она спускается по лестнице. Ни в коем случае нельзя, чтобы она узнала о своей кузине то, что известно ему. Люси и не подозревает, что такие особы вообще существуют, и он надеялся, что она всегда останется такой же невинной, как и сейчас. Если б судьба дала ему сестру, он желал бы, чтобы она была похожа на Люси — такая же нежная и нетронутая той мерзостью, воплощением которой была ее кузина.
Он попытался отбросить свои подозрения — нет, уверенность — насчет этой Дрейк из головы и улыбнуться. Посмотрев на Люси, спускающуюся по лестнице, он стал улыбаться искренне. На ней было белое платье из индийского муслина — названия материала он, естественно, не сумел бы сказать, — с тонким верхом из искусно расшитого тюля, отделанного бледно-розовыми ленточками и такими же бантиками, разбросанными по юбке в хорошо продуманном беспорядке, пояс и вырез вокруг шеи были украшены гроздями розовых бутонов, точно повторяющих свежий цвет бантов и щек Люси. Несколько бутонов были искусно вплетены в ее золотые локоны.
Вот она пошла к Джону по черно-белой мозаике пола — и из-под подола ее платья замелькали кончики ее белых атласных туфелек. Ее перчатки были белыми, как и веер, который он подарил ей в честь этого вечера. Он не знал, что Миранда сказала ей, что она похожа в этом белом платье на рождественского ангела, а если бы знал, то это был бы один из тех немногих случаев, когда их мнение совпало.
— Так леди Смолвуд поручила вам сопровождать нас сегодня? — спросила она. — Бедный Джон! Я же знаю, как вы не любите подобное времяпрепровождение, когда нет возможности даже поиграть в карты по-настоящему. Ведь я знаю, что вы не захотите танцевать.
— Но мне же повезло, — сказал он ей, — я смогу быть кавалером сразу двух красивых девушек, а не одной, как другие. — Одной девушки и одной потаскушки, мысленно поправил он себя. — Я так понял, что леди Смолвуд присоединится к нам попозже.
— Да, меня она тоже уведомила. К ней неожиданно приехали несколько гостей, которых она возьмет с собой, как только они немного отдохнут с дороги. Она сказала, что постарается приехать не позже одиннадцати, до того, как закрывают двери, и что ей не хочется, чтобы мы что-нибудь пропустили.
— И вы ничего не пропустите, — ответил он. — Можете на меня положиться. — Больше, чем ты думаешь. Я позабочусь заодно и о том, чтобы оградить тебя от лишних знаний о твоей недостойной кузине, мысленно продолжил Джон.
— Конечно, Джон. Мы это знаем.
Люси всегда была хорошеньким ребенком, гораздо симпатичнее, чем когда-нибудь станет ее сестра. А теперь, когда она переросла былую склонность к излишней пухлости, он был вынужден признать, что она, без сомнения, превратилась в привлекательную юную леди. Такую, кого хочется защищать и оберегать.
Потом его критический взор обратился к другой молодой особе. Она могла бы завернуться хоть в парусину, подумал он, и все равно Люси не смогла бы соперничать с ней — и никто из тех, что будут сегодня в Олмаке, — подобно тому, как даже самые яркие звезды не могут соперничать с солнцем. А будучи одета так, как сейчас, в эту мерцающую ткань с ярко-голубым верхом, от чего ее глаза казались ярче и еще синее, чем обычно…
Нечестно с ее стороны так поступать с Люси! Эта потаскушка не имеет никакого права ставить под угрозу первое настоящее появление Люси в свете, полностью затмив ее. Кто же обратит внимание на Люси рядом со столь великолепным созданием?
Но как же ему сказать Люси, что кузину лучше бы оставить дома? Люси слишком к ней привязана и слишком добросердечна, чтобы понять, что эта другая полностью оттесняет ее в тень. Она решит, что он просто несет околесицу, скажи он ей такое.
Укутывая сначала плечи Люси в черную накидку с оторочкой из лебяжьего пуха, а затем проделывая то же самое с темно-синей накидкой Миранды, он мог только надеяться, что эта вертихвостка не скажет и не сделает в этот вечер ничего такого, что могло бы смутить ее кузину. Что, если она отпустит кому-нибудь замечание в духе их последней беседы? Но, по-видимому, у нее хватает порядочности — или осторожности — не давать Люси узнать что-либо о своей «работе», как она это называет, так что вряд ли она совершит сегодня какой-нибудь неблаговидный поступок.
Похоже, что она неплохо умеет держать язык за зубами со всеми, кроме него. Словно она решила почему-то его шокировать, вынуждая сорвать с нее маску. Он, конечно, не может знать, что там она говорит наедине с другими, но поскольку до него не дошло о ней никаких слухов, то надо думать, что она никому не выдала своей грязной тайны.
Джонатан пропустил обеих девушек в двери непритязательного зала Олмака, посмотрел, как их немедленно окружило не менее дюжины исполненных надежды обожателей, и прежде чем отыскать место, откуда он мог бы наблюдать за вверенной ему парой, остановился на минутку, поправляя воротничок рубашки. Сзади послышался дружеский голос:
— Ну, Мюррей, как это вышло, что мы видим тебя тут среди этих зеленых юнцов?
Повернувшись, он увидел, что ему ухмыляется его бывший товарищ по армии.
— То же самое я мог бы спросить и у тебя, Хэдж. Я думал, ты еще в Испании.
— Царапнуло малость, и они отправили меня домой. — Ухмыляющийся лейтенант показал на легкую повязку на руке. — Но не надолго.
— Везет тебе, ты скоро вернешься. А мне и не говорят, когда можно будет тронуться в путь. Но ты же не здесь поправляешь здоровье?
— Нет… просто выполняю свой долг по отношению к младшей сестренке. Ты же знаешь, как это бывает. Ах да, у тебя ведь нет сестры, чтобы втянуть тебя в такое дело. Так зачем ты здесь? Уж не охотишься ли на здешних красавиц? Лучше держись от них подальше — эти, знаешь ли, ждут не просто легкого флирта.
— Знаю-знаю. Боже упаси меня от глупости добровольно шагнуть в ловушку со священником, а такое знакомство означало бы именно это. Нет, сегодня меня привела сюда сестра моего друга. Помнишь Чарльза Оуэнса? Здоровый, цветущий парень, всегда всем добрый друг. А для меня — тот друг, что спас меня от ножа мясника, за что я буду ему вечно благодарен. У его сестры Люси в этом сезоне первый выход в свет.
— А ты, значит, за сторожа? Я знаю, что вы были друзьями, но не многовато ли для дружеской просьбы?
— После того-то, что Чарльз для меня сделал? Да за это можно попросить о чем угодно. Но, к счастью, он меня ни о чем подобном не просил. Я сопровождаю ее сегодня только потому, что ее покровительница немножко задерживается, а Люси не хочется пропустить ни минуты своего первого пребывания здесь. По каким-то непонятным мне причинам женщины придают большое значение подобным вещам.
— Понятно. — Хэдж подул в свои пышные усы, которые ухитрился сохранить, несмотря на приказы своего непосредственного командира, не терпевшего отращивания растительности, ему недоступной.
— Значит, тебя все же втянули в это дело.
— Ну, можно, пожалуй и так сказать. Но только на сегодня, не на весь сезон, как тебя, должно быть.
— Да нет, могу сказать, что все не так уж плохо. Это всего еще на несколько дней. Мне уже сказали, что я могу выезжать в армию. Жду только, когда они покончат со всякими бумажками: они опаздывают, как и следовало ожидать. Война кончится прежде, чем эти ребята оформят хоть половину всех бумаг еще с прошлой войны. А что за вторая красавица на твоем попечении?
— Мисс Миранда Дрейк. — Резкость его тона заставила лейтенанта Хэджа пристально посмотреть на
