— Подвинься! — растянулся рядом с ней, делая вид, что еле помещается и вот-вот скатится с дивана. Рене тут же (как и было задумано) обхватила его обеими руками, придерживая и прижимая к себе.
Все так просто... а он уже несколько часов не знал, как подойти и что сказать, чтобы она не лежала одна, уткнувшись носом в стенку. А на самом деле нужно было просто
Губы сами потянулись, чтобы дотронуться до виска, где знакомо билась тоненькая жилка, пробежать по щеке... Тед понимал, что не стоит этого сейчас делать — но удержаться просто не смог.
— Ну, что же тебе рассказать? — Он знал, чего она от него ждет, только вот говорить на эту тему значило снова сделать ей больно. — Ладно... Его настоящее имя — Витторио Спинелли, и он родился на Асинаре — это такой островок к северу от Сардинии. Место глухое, нищее. Виктором Торрини он стал с двенадцати лет, когда переехал к троюродной бабушке в Турин. Его отец попал в тюрьму за убийство, и мать не захотела, чтобы мальчик рос с клеймом сына убийцы. Ну вот... эта троюродная бабушка его официально усыновила. Кстати, та старуха, которая в доме у тебя жила — это она и есть. Но на Асинаре этого никто не знал — когда он приезжал к матери, то для всех по-прежнему оставался Вито Спинелли. И когда он получал документы, то каким-то образом ухитрился получить их сразу в двух местах — на Асинаре как Вито Спинелли и в Турине как Виктор Торрини...
Тед хотел рассказывать покороче, но никак не получалось. Если выбросить что-то из рассказа — то вся картинка развалится.
— ...Я думаю, что сначала он планировал хапнуть побольше денег, через пару лет развестись с тобой и жениться на Марии. Но потом, когда узнал, что она беременна, быстро и без особой помпы женился на ней, а священнику объяснил, что не хочет устраивать никакого празднества, потому что его мать умерла всего три месяца назад и он вроде как в трауре. Сразу увез ее в Турин. О том, что Мария — его жена, там знала только его приемная мать. Окружающие считали, что она просто их дальняя родственница, вдова. Ну вот... все остальное ты знаешь.
— А Мария? Как ему удалось заставить ее считаться вдовой? Думаешь, она... с самого начала знала?
— Трудно сказать. Он мог наболтать ей все что угодно. Все, кто знаком с ней, говорят одно и тоже: милая, красивая, набожная, но... в общем-то, не слишком умная. И безумно любит Виктора.
Рене вздохнула и спросила — уже о другом:
— Как ты вообще догадался обо всем этом?
— Помнишь, когда он приходил к тебе в «Хилтон» — ты крикнула ему: «Я никогда не была твоей женой!» Он тогда испугался, здорово испугался. Не тогда, когда ты сказала, что разводишься, что увольняешь его — тогда он разозлился — а именно в этот момент. Это было как-то... неправильно. Вот тогда у меня впервые возникла мысль — даже не мысль, смутное подозрение — что он испугался потому, что ты случайно сказала правду.
— Я совсем не то имела в виду...
— Он тоже это быстро понял, но сначала испугался. Так вот — мэтр Баллу попросил меня поискать деньги, которые Виктор мог украсть, а я стал проверять вообще всю его биографию. Кстати, на имя Марии и мальчика в Италии есть несколько крупных страховок и квартира в Турине на ее имя. Наверное, если покопать, может еще что-то найтись, но не слишком много.
— Думаешь, он действительно воровал у меня деньги?
— Думаю, сравнительно немного. Да, было вначале несколько сделок, не слишком выгодных для «Солариума»; возможно, он что-то с этого и имел... скорее всего — наличными, потому что никаких следов обнаружить не удалось. Но последние года три придраться вообще не к чему...
— Ему понравилось быть хозяином, и он захотел получить все. Зачем воровать у самого себя?! — мрачно подытожила Рене.
Да, и кто бы запретил вдовцу жениться вторично... и усыновить собственного сына?! Нет, Виктор был не настолько глуп, чтобы решиться на убийство — пример отца, окончившего свою жизнь в тюрьме, был поучителен — но если все произойдет само, скажем, рак... или несчастный случай во время очередного приступа безумия?! И ведь он мог преуспеть!
Теду показалось, что Рене подумала о том же самом и вздрогнула, как в ознобе.
— Не надо, не думай об этом, — быстро сказал он. — Все уже кончилось. Газеты еще немного пошумят и найдут что-нибудь другое. А для тебя это будет уходить все дальше и дальше в прошлое... — Рука его мерно и неторопливо скользила по ее плечам, по спине — успокаивая, приручая, как зверька, готового при малейшей тревоге снова юркнуть в свою норку. — Помнишь, когда-то я спросил тебя: «Что же мы будем делать?» И ты ответила: «Жить!» Вот и давай жить...
Ее губы были сладкими и нежными — такими же, как тогда... Поцелуй длился вечность, и с каждым мгновением Тед все яснее чувствовал, что она оживает, что ее губы уже не просто откликаются, а сами тянутся к нему за лаской. Не страсть, тепло и нежность — вот то, что она готова была дать ему и хотела получить в ответ...
Звонок в дверь прозвучал, как набат — Тед даже не сразу понял, что это такое, а потом вспомнил и чертыхнулся. Принесла же нелегкая! Он, правда, сам договорился с Робером, что в девять тот придет за собакой — но черт бы его побрал с его точностью!
Войдя, старик окинул Теда коротким взглядом, и оба они смутились: Робер — как человек, который в неподходящий момент вкатился в чужую спальню; Тед же, прекрасно понимая, что выглядит несколько предосудительно: и взлохмаченные волосы, и несомненные признаки... возбуждения, которое сразу унять не всегда удается — внезапно почувствовал себя юнцом, застуканным строгим отцом за соблазнением любимой дочери. Каждому хотелось что-нибудь сказать, но слова не шли на ум. Ситуацию еще больше усугубило появление Рене с красноречивым рубчиком от подушки на щеке и припухшими губами — и то, как она мило порозовела и юркнула на кухню.
— Ну ладно, я это... с собакой, — первым нашелся Робер.
— Чего ты торопишься — посиди, кофейку попей, — любезно предложил Тед, надеясь при этом, что старик — чем быстрее, тем лучше — отправится ко всем чертям.
— Да нет... может потом, когда вернусь, — пообещал Робер, надевая на собаку поводок. Чуть замялся и полуспросил-полуподтвердил: — Вроде как действительно в себя приходит, а?..
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Через пару дней, утром, позвонил Ренфро. В этом не было ничего необычного, он звонил почти ежедневно — поэтому лишь через четверть часа, услышав, что в гостиной наступила тишина, а Рене все не возвращается доедать завтрак, Тед пошел на разведку.
Она сидела, глядя на телефон с таким отвращением, будто перед ней стоял не безвинный аппарат, а миска овсянки.
— Неприятности? — спросил он, бесцеремонно поднимая ее и подталкивая в сторону кухни.
— Да нет. Он сказал, что тетя Жермен меня ищет — я ей перезвонила, думала, что-то срочное...
— Ну, и что ей надо? — спросил он, наливая ей свежий кофе взамен остывшего и впихивая в руку слойку — когда Рене о чем-то задумывалась, то забывала о еде.
— Оказать моральную поддержку любимой племяннице, ставшей жертвой развратного авантюриста, — она скривилась, после чего, обнаружив в руке слойку, откусила изрядный кусок и начала молча сердито жевать. Выражение лица у нее было такое, словно она откусывала голову любимой тетушке.
— Она тебе что-то не то сказала?
— Да нет, все как раз в ее стиле. И что Виктор ей никогда не нравился — ах, ах, вот что происходит, когда выходишь замуж за человека «не нашего круга»! И слава богу, что у меня нет ребенка от этого негодяя, и ах, как жалко, что в этом году я не даю традиционный Рождественский бал и у нее нет повода заказать новое платье! А под конец спросила, когда я собираюсь возвращаться домой — ей, видите ли, не терпится меня увидеть.
Эти слова набатом прозвучали в голове Теда: «возвращаться домой...» Стараясь ничем не выдать, как у него сжалось сердце, он небрежно спросил:
