оставил людям свое движение, «достаточно гибкое, чтобы оно могло легко воплотить себя в виде организации любого типа в зависимости от конкретных условий». Вопрос имеет, кстати, довольно широкий характер; ученые-богословы не могут игнорировать возможности того, что сам Иисус ожидал, что сразу после распятия возникнет мессиан-ское царство; в этом случае вряд ли уместно говорить о том, что он основал церковь, которая фактически сформировалась.
В следующей главе мы увидим, что даже три Святых Благовествования, которые во многом подобны и базируются на одном исходном материале, также содержат в себе определенную проблему. Что же, в таком случае, является вполне достоверным? Ответ историка может быть только один: ничего. Перед нами просто результат консенсуса, к которому пришли ученые-теологи, совокупность экспертных оценок, используемая в качестве эталона, квази-историческая договоренность, утвержденная теологами в качестве эквивалента истории.
Но для нас важно видеть реальную ситуацию. Вместе с тем новые предположения, которые делаются на базе того, что обнаружено в Свитках, встречаются так, будто они представляют собой абсолютно произвольные умозаключения, не только необязательные, но даже оскорбительные, поскольку противоречат тому, о чем давным-давно условились, а теперь нечего это и ставить под сомнение. Истина же в том, что поскольку эти договоренности носили весьма условный характер, они могут оказаться не более обоснованными, чем какие-либо другие. Просто некогда, после изучения свидетельств, они казались более убедительными (или предпочтительными) ученым умам.
Обратимся к некоторым из этих свидетельств. Что касается жизни Иисуса и истории возникновения христианской церкви, то они практически не фигурируют в нецерковной литературе, у мирян. Да, действительно, у Иосифа Флавия встречается краткое упоминание об Иисусе, где звучит хвала ему, однако серьезные ученые уже давно расценили это как фальсификацию. Поэтому нам приходится обращаться исключительно к самому евангелию, надеясь разобраться, что из того, что там написано, является регистрацией реальных событий, а что носит легендарный характер или добавлено теологами.
В этом иногда нам могут помочь рукописи, которые не были включены в Новый Завет, хотя и были написаны примерно в тот же период. Возьмем, скажем, такой пример. В принципе ученые имеют возможность проследить по этапам историю воскрещёния Иисуса в том виде, как она изложена в Новом Завете, наблюдая, как к ней добавлялись все новые утверждения, дабы преодолевать возражения неверующих, а затем перейти к рассмотрению апокрифического Евангелия от Петра, где история эта трансформируется до такой степени, что отцы церкви сочли ее чрезмерной, почему и исключили из числа канонических текстов.
Итак, вот как эта история излагается в Евангелии от Петра (около 15 г. н. э.):
«И вот ночью, на рассвете дня Господня, когда солдаты продолжали по двое стоять на страже, раздался громкий звук с неба, и они увидели, как небеса разверзлись и оттуда снизошли два человека в великом сиянии и приблизились к гробнице. И тот камень, которым был закрыт вход, повернулся сам собой и откатился в сторону, и гробница открылась и оба юноши вошли в нее. Когда солдаты увидели все это, то разбудили центуриона и старших (которые тоже были на страже); и пока они продолжали рассказывать им о том, что увидели, то снова увидели троих людей, выходящих из гробницы, причем двое из них поддерживали третьего, а за ними следовал крест. И они увидели, что головы тех двоих достигли неба, а голова ведомого ими его превзошла. И они услышали глас с небес, говорящий: «Наставлял ли ты их в этом сне?» И услышан ответ от креста, гласящий: «Да» (гіі. 9, 35–42).
Те, кто был свидетелем этого примечательного явления, продолжает Евангелие от Петра, поспешили сообщить о нем Пилату, который сказал, что по всему этому делу он уже умыл руки, и тогда было принято рещёние, чтобы свидетели не настаивали на своем рещёнии, поскольку, если бы о нем стало известно, могли бы возникнуть проблемы во взаимоотношениях с евреями. Мы бесспорно имеем здесь дело с выдумкой, но фактически она заходит всего на один шаг дальше свидетельств канонического евангелия. Ну, и как в свете этого следует ученым относиться к свидетельствам Нового Завета? Очевидно, хоть он и был написан чуть раньше Евангелия от Петра, но относится к той же литературной категории.
Анализируя этот широкий круг литературных произведений, из которых отбором был сформирован знакомый нам Новый Завет, мы можем оценить свежим взглядом, с чем же мы имеем дело даже в столь достоверном документе, каким является Новый Завет. Мы, разумеется, никоим образом не хотим сказать, что считаем евангелие неисторичным; проблема в том, чтобы разобраться, что — история, а что — нет. Читатель должен понять это и тем самым уяснить природу свидетельств, на которые в конечном счете приходится опираться ученым. При этом он сможет почувствовать, насколько обоснованным является рещёние отвергнуть новые гипотезы, возникающие при обнаружении новых свидетельств.
Трудности, с которыми мы сталкиваемся при анализе истории с Воскрещёнием, вполне сопоставимы с проблемами, возникающими при рассмотрении рассказа о Рождении. Действительно ли сами волхвы совершили путешествие, или рассказ основан на путешествии Ти-ридата Парфянского в сопровождении трех волхвов, нагруженных подарками, дабы поклониться Нерону, которого они провозгласили господом богом Митрой? Или он основан на еще одной истории о волхвах, разыскивавших Фраваши, о чьем рождении возгласила загоревшаяся на восточном небе сверхновая звезда? Можно сопоставить субъективные точки зрения, оценивать как-то их вероятность, но с позиций историзма окончательно вопрос мы не решим.
К той же категории относится и благовещенье пастухам. Что же касается Благословения и Прославления, то были ли они спонтанными песнями-пророчествами Марии (согласно некоторым богословам — Елисаветы) и Захарии соответственно, записанными тогда же каким-то свидетелем? (Лука, гл. 1). Или же это литургические композиции, приспособленные Лукой к своему рассказу? Ученым известно, что вероятность подлинности текста увеличивается с его возрастом. Встает вопрос: что еще в евангелии было заимствованно из более ранних источников и приспособлено к целям сначала первичных авторов, а затем редакторов и составителей? Следует помнить, что самые ранние рукописи, имеющиеся в нашем распоряжении, не старше IV в. христианской эры, так что к этому времени у отцов церкви было более чем достаточно времени для внесения такой правки, которая, по их мнению, была целесообразна с теологической точки зрения.
Исторически невозможно доказать, что Иисус родился в Вифлиеме, или, если принять, что его родиной был все-таки Вифлеем, то какой именно: Вифлеем в Иудее или Вифлеем в Галилее. Если и имело место «избиение младенцев», то кроме как в евангелии других следов этого не сохранилось. Конечно, Ирод был вполне способен на подобную бойню, но мог ли столь информированный автор, как Иосиф Флавий, который подробно расписывает преступления Ирода, проигнорировать такое варварское злодеяние? Не имеем ли мы здесь дела с сочинением автора (или редактора) Евангелия от Матфея, которому потребовалась эта история в качестве подтверждения пророчества Рахили, оплакивающей своих детей? Не отправляет ли он с аналогичной целью осуществления пророчеств Иосифа и Марию с новорожденным младенцем в Египет? Потому что должно же исполниться пророчество: «Из Египта воззвал я Сына Моего». Такая же картина и с другими пророчествами.
Сравнительно мелкий вопрос связан еще вот с каким обстоятельством: согласно Матфею, Нагорная проповедь была произнесена одновременно и в одном месте, в то время, как согласно Луке, она состояла из нескольких частей и произносилась в несколько этапов. Но отсюда следует и более серьезный вопрос: какая часть Проповеди исходит от Иисуса, а какая — из других источников?
Эти примеры показывают, с какого типа проблемами можно столкнуться при оценке историчности рукописей Нового Завета. В принципе, аналогичные проблемы возникают и вокруг Ветхого Завета, но поскольку с позиций христиан вопрос историчности Ветхого Завета менее важен, богословы менее церемонны в этом случае в своих изысканиях. Так вот, этих примеров, по-видимому, достаточно, чтобы продемонстрировать читателю природу и сравнительную ценность свидетельств Нового Завета, если требуется рассматривать их в сочетании — или в противоречии — с другими свидетельствами. И не то, чтобы там отсутствовала история; Новый Завет совершенно определенно имеет отношение к историческим событиям и личностям, активно участвовавшим в религиозном движении. Основная трудность состоит в том, чтобы решить, где информация надежна, а где — нет.
Все это, очевидно, приводит к выводу: когда возникают новые гипотезы, вроде тех, что появились после обнаружения Свитков, нужно обязательно рассматривать их очень серьезно. Если они грозят нарушить консенсус или достигнутую ранее квазиисторическую договоренность ученых богословов между собой, то, возможно, нам требуется новый консенсус.
