послал для охраны, кроме ординарца, еще одного бойца.
Командир полка вел политзанятие.
Неожиданно подошел дежурный по роте.
— Вас просят срочно к телефону.
Звонил комиссар полка. Голиков даже не узнал его голос
— Аркадий Петрович! — В трубке слышалось взволнованное, сбивающееся дыхание. — К штабу движется банда… вижу человек двадцать… Нет, больше… с винтовками… есть пулемет. А у меня только пятеро бойцов…
— Продержитесь минут десять! Я выезжаю я вам! — ответил Голиков и повернулся к командиру роты: — На штаб полка движется отряд Антонова. Запрягать тачанки некогда. Ручные пулеметы, людей верхом — и за мной!
Пятнадцать минут спустя во главе дюжины кавалеристов, вооруженных пулеметами, Голиков прискакал к штабу полка. Он увидел такую картину: у входа, прямо на земле, сидели человек двадцать пять, бородатых, с давно не стриженными волосами, в пиджаках, шинелях, пальто. Один был даже в полушубке. А в сторонке, под окнами, были свалены в кучу винтовки, обрезы, револьверы, патронташи. Вокруг странного сборища стояли пятеро красноармейцев с винтовками и Сергей Васильевич с наганом в руке.
Последнее время Голиков был настолько подавлен, что не ждал перемен к лучшему. После того как ему позвонил комиссар, он мчался сюда, готовясь к бою и думая только о том, что перепалка начнется в городе, где кругом жилые дома, а пуля — она дура. Увидев возле штаба странную картину, он понял главное — боя нет и, похоже, не будет, но обрадоваться этому не успел.
Люди, которые сидели на земле, вскочили. Конвоиры встревожились. Голикову передалась их всполошенность. И он, пряча свою растерянность, сердито спросил:
— Что за цыганский табор? Кто такие?
— Это я их, командир, привел. Али не узнаете?
Из толпы вышел незнакомый человек. Он был в полосатом пиджаке и таких же брюках. Щеки его ввалились, словно он месяц не ел. Глаза сидели глубоко и болезненно блестели. Лицо обросло щетиной. Человек выглядел лет на сорок.
— Василий? — не поверил Голиков. — Шилов?
— Он самый…
— Куда же ты делся?! Мы обыскались, думали, тебя убили. — Голиков спрыгнул с седла.
— Да никуда я не делся. Я пошел к себе в Пахотный Угол. Иду и думаю: «А как же ребята? Им ведь тоже домой охота?» И двинул обратно в лес. «Эй, робя, — говорю, — нечего тут валандаться. Вечор я с командиром 58-го полка чай пил». Товарищи меня чуть не прихлопнули, чтоб не брехал. А взводный уже объявил меня сбежавшим. И я должен был прятаться, потому что и в нашей роте имеется палач.
И вот я прячусь от ротного. Живу на болоте. Жрать нечего. И уговариваю этих дураков. С трудом уговорил.
Голиков так стиснул Ваське руку, что Васька от боли присел, а потом командир обнял Шилова, похлопал по спине и обернулся к остальным:
— Здравствуйте, граждане!
— Здравия желаем, доброго здоровья, гражданин товарищ, — вразнобой ответили перебежчики.
— Вы мудро поступили, что послушались Василия. С этой минуты для вас война закончилась.
— Это как же понимать? — обрадовались и забеспокоились мужики. — Васька толковал, но мы люди темные… Да и жили последнее время вдали от опчества, пни пнями.
— А понимать нужно так, — сказал Голиков и сам удивился тому, что голос его зазвенел на высокой ноте, — от имени командования объявляю вам полное прощение. Сейчас вас покормят, чем бог послал. Запишут, кто вы и откуда. Вы после этого сможете разойтись по домам.
— И первый же милиционер нас в кутузку? — спросил седой мужик с вьющимися волосами, на которые с трудом налезла кепка.
— Каждый из вас получит документ, — ответил Голиков. — С этим документом вас никто не задержит. С этой минуты у вас нет прошлого. Ваше сидение в лесу забыто.
14 июля 1921 года в местной газете «Красноармеец» появилась заметка «С процентом!». Начиналась она так: «Плохо жилось Ваське Шилову в банде Коробова… Задумался Шилов… Приходит в штаб 58 полка и прямо к командиру… Командир принял ласково: и чаю дал, и хлебом накормил»[115].
А еще через день А. П. Голиков был назначен временно исполняющим обязанности командующего боевым районом. Помимо 58-го полка, который насчитывал 4000 человек, участок включал еще 2000 бойцов.
А теперь, уважаемый читатель, от романтики Гражданской войны вернемся в наши прозаические будни.
В начале июля 2003 года в Москве стояла жара и происходили волнующие политические события. После многих консультаций, конференций, совещаний, включая «совет с народом» у Президента, был принят Закон об амнистии участникам незаконных формирований в Чечне.
Любой «человек с ружьем», кроме Масхадова и Басаева, сдав автомат (возможно, не единственный!) или полпудика взрывчатки, получал право идти домой. Без следствия и суда.
На всех каналах телевидения замелькали бородатые мужчины в возрасте до сорока: сильные, крепкие, хорошо постриженные, в опрятной одежде. Стараясь не показывать свои лица, они клали на землю оружие и уходили.
После этого, пояснял закадровый голос, мужчин ждала беседа со следователями. Вчерашние боевики шли на такой разговор спокойно. Это была формальность. Жизнь, полная смертельной опасности, для них кончилась. Во всяком случае «федералов» можно было не бояться. От них не надо было прятаться.
Так выглядели 81 год спустя «прощеные дни», но уже на территории нынешней «Чеченской губернии».
Теперь немного цифр. В результате больших, объединенных усилий сотен и даже, быть может, тысяч людей федеральным властям по новому закону о «прощеных днях» добровольно сдались немногим более четырехсот пятидесяти боевиков[116].
Четыреста пятьдесят человек не стреляют по солдатам и милиционерам, не закладывают фугасы, не прорываются на грузовиках, груженных взрывчаткой, к охраняемым зданиям государственных учреждений Чечни.
…А теперь вернемся в Тамбовскую губернию.
Из приказа командующего войсками 5-го боевого участка от 15 августа 1921 года (напомню, что главной боевой единицей участка был 58-й Нижегородский полк. Он квартировал в Моршанске. Им командовал А. П. Голиков):
«В настоящее время все вооруженные бандитские шайки, оперирующие по Моршанскому уезду, красными частями разбиты. Сотни бандитов с оружием добровольно сдались… В течение двух месяцев в полевую комиссию добровольно сдались более шести тысяч злостных дезертиров, которые если не явно, то косвенно были помощниками и резервом бандитского движения. Раскаявшись в этом, они уже служат честно в рядах Красном Армии (выделено мной. —
Шесть тысяч молодых и не очень молодых людей перестали участвовать в братоубийственной войне. Шесть тысяч потенциальных и явных врагов в благодарность за проявленную к ним гуманность пожелали служить в Красной армии. Шесть тысяч больших, многодетных семейств перестали считаться врагами советской власти. Это означало, что десятки тысяч людей оказались выдернуты из круговерти войны.
Таким на самом деле оказался непосредственный итог пребывания Аркадия Голикова на Тамбовщине.
Таким оказался реальный вклад будущего писателя в разрешение тамбовского конфликта.
