женщин помогло мне излечить мою уязвленную гордость.
Однажды она без всякого предупреждения вошла в ресторан, я провел ее в свой кабинет. «Скажу все кратко, – объявила она. – Я сделала ошибку. Мне не следовало уходить от тебя». Я обнял ее и сказал, что никогда не переставал ее любить. Потом я спросил: «Почему ты пришла ко мне теперь?» – «Потому, – ответила она, – что когда я была с тобой, я чувствовала себя настолько удовлетворенной, насколько это для меня возможно. Я никогда никого не любила. Я пыталась, но я не могу. Я хочу предложить себя тебе, потому что теперь ты знаешь все».
Можешь себе это представить? Единственная женщина, на которой я когда-либо хотел жениться, и холодная, как лед. Мне пришлось собрать всю свою волю и сказать ей, что я не могу на ней жениться при таких условиях. Мне пришлось признаться себе в том, о чем я знал, но чего пытался не замечать.
Его печальные глаза и простые слова только подчеркивали горечь его рассказа.
Мне захотелось знать, как зовут ту женщину. Может быть, потом, представляла я себе, Умберто будет лежать в постели и повторять, словно молитву, это имя.
– Кармина Анжелика Марисомбра де Алехандро. – Он произносил эти имена словно стихи.
– Она все еще живет здесь? Он покачал головой.
– В Майами. Она стала кардиологом.
– Она – кардиолог твоей матери?
– Как ты догадалась? Для меня это очень неудобно.
Я выдержу это, если понадобится, подумала я. Я поднялась, подошла к его стулу и протянула ему руку.
Он встал, и я обвила руками его шею и прижалась лбом к его щеке, все еще пахнувшей кремом для бритья. Мы стояли, тесно прижавшись друг к другу, я чувствовала, как сильно бьется его сердце, но руки его, обнимавшие меня за талию, не двигались, он не пытался меня поцеловать.
Он за руку повел меня к дивану в гостиной.
– Может быть, ты удивишься, услышав это… – Он замолчал, привлек меня к себе и погладил по руке. – Я одинок. Я постоянно среди людей, но очень редко встречаю тех, кто меня действительно интересует. Вот почему мне так хотелось опять увидеть тебя. В тебе столько всего намешано! Несмотря на весь твой профессионализм, ты выглядишь так, словно тебе недостает человека, который бы обнял тебя, успокоил и усыпил.
– Ты прав, – сказала я.
Если Умберто разглядел во мне то же самое, что и Ник, то высказал он это гораздо мягче. Я прижалась к нему.
Мы долго сидели рядом, ничего не говоря, держась за руки. Я была рада, что он не спешил сразу заняться сексом. Потом, когда он отвез меня домой и поцеловал на прощание у двери, я принялась анализировать каждую деталь того вечера.
10
В течение нескольких следующих недель Ник, приходя на наши сеансы, держался скованно, и я подумала, что, может быть, это он послал мне открытку, выразив таким образом чувства, которые не решался высказать открыто. Я больше не подозревала его в том, что он оторвал полоску обоев. Похоже, это сделали сестры Ромей, потому что они сердились на меня, и подобная месть была бы вполне в их духе.
Я предложила Нику приходить ко мне два раза в неделю, чтобы ускорить курс лечения, и он согласился, но у нас не получалось визуального контакта: во время сеансов он ерзал на диване или вышагивал по комнате.
– Может быть, вам неудобно обсуждать ваши проблемы здесь? – говорила я. – Может быть, вы считаете, что я вас не пойму?
На эти мои отчаянные попытки добиться его доверия он отвечал:
– А я и не знаю, в чем заключаются мои проблемы. Или:
– Я и сам не понимаю себя.
Но все-таки он продолжал приходить, и это свидетельствовало о том, что, не признаваясь в своих затруднениях, он, тем не менее, нуждался в помощи.
Он сказал, что желудок у него работает лучше. Он рассказывал мне анекдоты, отлучался в ванную, болтал о том, о сем. На его вопросы, не относящиеся к делу, я отвечала односложно и замолкала. Я ему объяснила, что не буду обсуждать свои личные взгляды на те или иные проблемы, но позволяла ему продолжать, не переставая в то же самое время искать темы, которые помогли бы раскрыть в нем что-то важное. Иногда не относящиеся на первый взгляд к делу вопросы давали ключ к пониманию внутреннего мира пациента.
Он встретил мое молчание негодованием, все возраставшей враждебностью. Он считал, что если не говорить без умолку, то деньги на психотерапию потрачены зря. Свою враждебность он выражал, критикуя мою внешность.
– Вы слишком оголились сегодня, – говорил он, если я надевала юбку чуть выше колена.
Или:
– Думаю, что вам нужны менее яркие румяна. Однажды он заявил:
– Думаю, что ваши сережки должны быть поменьше, а то вы похожи на диктора из программы новостей.
Я уже давно научилась тому, чем должен владеть психотерапевт: бесстрастно воспринимать отношение к себе со стороны пациента. Пациент может говорить, что он меня ненавидит, любит меня, завидует мне, он может меня критиковать, хвалить или проявлять чрезмерную заботливость. Я умела отрешиться от подобных замечаний и оценивала их только с точки зрения информации, которую они несли о самом
