– А зачем? Ему не будет легче с другим врачом.
– Да, но тебе будет легче.
– Я не сдаюсь без боя. Умберто обнял меня.
– Это уж точно. Вот поэтому ты мне и нравишься. И все-таки мне бы хотелось, чтобы ты поехала со мной в Париж.
– И мне тоже. В следующий раз предупреждай меня заранее.
Я попросила Умберто показать его фотографии и рассказать, кто на них изображен. В частности, меня заинтересовала та, на которой он был сфотографирован рядом с маленьким мальчиком.
– Это мой младший брат. Он погиб в результате несчастного случая.
Было что-то странное в том, как он это сказал, и я вопросительно посмотрела на него.
– Наверное, ты хочешь, чтобы я тебе все рассказал?
– Если ты не против.
Он захватил фотографию с собой в гостиную и во время рассказа все время поглаживал рамку.
– Мне было десять лет, а ему шесть. Мы прыгали со скал в речку, которая протекала по нашей плантации. Я прыгал с самых высоких скал, а он решил доказать, что не уступает мне. Я закричал, чтобы остановить его, но он все равно забрался на самую высокую скалу и перед самым прыжком поскользнулся. Он упал и ударился головой об острый валун у самой воды. Когда я вытащил его на берег, он был уже мертв.
– Как жаль…
– Я плакал и никак не мог остановиться, пока мы не похоронили его. Я много раз обдумывал все это. Я мог бы запретить ему забираться так высоко; нельзя было дразнить его и хвалиться, что я лучше плаваю. Я думал, что Бог наказал меня за гордость, потому что я действительно гордился тем, как я плаваю, скачу на лошади, играю в футбол.
– Но потом ты перестал винить себя?
– Не скоро. Ведь он был младшим в семье. Может быть, поэтому сильнее всего я чувствую вину перед матерью. Мне помог отец. Он взял меня в Аргентину на скачки. Но после смерти Карлоса я стал младшим в семье, и это только добавило мне переживаний, – мне казалось, что я краду любовь, предназначенную Карлосу. Может быть, именно поэтому я и решил удрать из дому.
– Ты же знаешь, что от себя не убежишь.
– Да, ты права. И все-таки, если у меня будет сын, я бы хотел назвать его Карлосом в честь брата.
Я взяла руку Умберто и долго не отпускала ее.
Когда я начинала свое выступление по радио на этой неделе, я не могла не думать о том, что Умберто уезжает. Первой мне позвонила женщина, которая прибавила в весе сто фунтов после рождения первенца. Я постаралась коротко объяснить, что к новому положению следует должным образом приспосабливаться. Во время рекламной паузы я связалась с больницей в Вествуде, чтобы справиться о состоянии больного, страдающего потерей аппетита. Дежурная сообщила мне, что заболела Линда Моррисон. Я позвонила ей домой, голоса ее почти не было слышно, все дыхательные пути ей заложило.
– Тебе что-нибудь нужно? – спросила я.
– Нет-нет, – слова ее заглушил приступ кашля.
– А кто присматривает за Джереми?
Линда была в разводе и сама должна была обеспечивать себя и четырехлетнего сына.
– Я сама. А у меня совсем нет сил. Я его уже третий день не купаю.
– Еду к тебе. Что тебе купить кроме супа и сока?
– А стоит ли? Я знаю, как ты занята. Да еще и заразиться можешь.
– Ко мне зараза не пристает. Что тебе еще нужно?
– Мне нужен увлажнитель.
– Буду у тебя в половине восьмого.
Я позвонила Умберто и отменила все наши планы на вечер. Потом накупила продуктов и заглянула в магазин за увлажнителем. Я, может быть, и не стала бы менять планы на вечер, если бы не эта поездка в Париж. Кроме того, Линде я была обязана: она помогла мне выбрать новый диван и разрисовала дверь в спальне.
К восьми часам я приехала к Линде.
– Привет, дорогая. – Линда сама открыла мне дверь. Лицо ее горело, светлые прямые волосы были спутаны. Джереми цеплялся за нее.
Я нагнулась и протянула к нему руки.
– Привет, Джер! Давай здороваться.
Он робко протянул ручонку, и я пожала ее. Она была липкой, грязной и прохладной.
– Ну, Лин, ступай обратно в кровать. Я сейчас установлю в твоей комнате увлажнитель, а потом искупаю его.
Слишком слабая, чтобы спорить со мной, она послушно направилась к кровати. Корзина для мусора у нее была переполнена, а столик рядом с кроватью заставлен грязными стаканами.
