поесть.
Он сел на стул напротив меня, расставив колени, потом в упор посмотрел на меня.
– Начинайте, – сказал он.
– Расскажите мне о своей семье, – предложила я. Он был единственным ребенком в семье, родился и вырос в Инглвуде, штат Калифорния. Рядом был аэропорт, и шум самолетов заглушал все в доме. Мать его покончила жизнь самоубийством, когда ему было три года, и он не очень-то понял, почему. Его отец был автомехаником. Это был суровый, упрямый человек, настоящий тиран; он приходил в ярость по малейшим поводам.
Вскоре после смерти жены он женился на Кенди, девушке из ночного клуба, с блестящими черными волосами, бешеным темпераментом и полным шкафом туфель на высоких каблуках.
– Отец с ума сходил по Кенди и безумно ее ревновал. Иногда он без предупреждения появлялся в клубе, чтобы за ней шпионить, и если видел, что она с каким-нибудь посетителем выпивает рюмочку, то избивал ее на глазах у всех.
– Как она обращалась с вами?
– Она была нормальная. Я ее ненавидел, потому что она пыталась занять место моей матери. Она покупала мне разные вещи, готовила мне всякую всячину, но я хотел, чтобы вернулась моя мать.
– А как они уживались друг с другом?
– Просто ужасно. Она пыталась ему угождать, но ему все было мало. Она пила, и из-за этого они дрались. Самые жестокие схватки у них были из-за того, что она хотела еще ребенка. Она его то умоляла, то швыряла в него посуду. Если ей что-то не нравилось во мне, так это то, что я был не ее ребенок. Она исчезла насовсем, когда мне было десять лет.
– С тех пор вы ее больше не видели?
– Нет. Я уверен, она боялась, что мой отец ее убьет.
– Какие у вас сейчас отношения с отцом?
– Он умер. От сердечного приступа, четыре года назад.
По отцовской линии в Огайо у Ника осталось несколько родственников, но он с ними никаких отношений не поддерживал. Он был страшно одинок, я ему сочувствовала, потому что из-за своего недоверия к людям он не мог ни с кем сблизиться.
– Я не понимаю, какой во всем этом прок, – сказал он. – Теперь вы знаете о моем детстве. И что из этого?
Я успокаивала себя. Он будет ходить сюда и сопротивляться мне, а я должна понять, что скрывается за его поведением, и соответствующим образом реагировать.
– Может быть, вы хотите освободиться от прошлого, потому что с ним связаны болезненные воспоминания?
Он слегка поднял голову.
– Возможно. Сколько вам лет? Двадцать восемь? Тридцать?
Пациенты всегда озабочены, и не без основания, чем, насколько компетентен их психотерапевт. Я решила, что Ник именно поэтому поинтересовался моим возрастом. Следовало это обсудить открыто.
– Я с удовольствием назову вам свой возраст, но сначала давайте выясним, для чего это вам, – ответила я.
– По радио вы говорите много, но мне хотелось бы знать, имеете ли вы практический опыт.
Он достал из портфеля бутылку антацида и сделал большой глоток.
– Вы, возможно, боитесь, что я не смогу вам помочь?
– Вы выглядите… Почему бы вам не рассказать о себе? Какой вы специалист?
Он убрал бутылку в портфель.
– Думаю, что вы уже навели обо мне справки. Он опять одарил меня широкой улыбкой:
– Родилась и выросла в Бендоне, штат Орегон, закончила Калифорнийский университет в Лос- Анджелесе, проходила практику как психиатр в Южно-Калифорнийском институте, потом читала лекции, имеет две книги, написанные в соавторстве, и несколько статей, опубликованных в журналах.
Он основательно навел обо мне справки.
– Вы начали что-то говорить о том, как я выгляжу.
Он помедлил.
– У вас великолепные ноги и красивое лицо, но надо, чтобы вас хорошенько трахнули. Простите мне мою смелость.
Я привыкла к тому, что пациенты бывают иногда грубыми или повышают на меня голос, но от этого замечания веяло враждебностью, к которой я не привыкла.
– Возможно, как раз вам этого и не хватает, и вы просто хотите, чтобы мы были в равном положении.
Лицо его перестало быть таким вызывающим.
– Ненавижу демонстрировать свое грязное белье. Особенно перед женщиной.
– А чем женщины так плохи?
