– О, совершенно случайно, – мертва она или нет, но она всегда ненавидела Милику и вряд ли что-то изменилось, – я раскрыл заговор, и мне захотелось развеяться.
– Заговор? – Серые глаза обжигали, но Рудольф был достойным сыном Марии-Августы. Он выдержал взгляд мертвой, как выдерживал взгляд живой.
– Ничего страшного, матушка. Один не очень умный человек решил от меня избавиться. Я подсказал ему место и время, теперь он в моих руках, завтра вечером его убьют. Но, ваше величество, все это не идет ни в какое сравнение с вашим появлением. Итак, в Вольфзее живете вы, а не кормилица Людвига?
– Я здесь бываю, – мать вновь взяла карты, – иногда. Берта хранит Вольфзее для Ротбартов. Когда она умрет, ваша супруга найдет ей замену. Зельма слишком слаба.
– Моя супруга? – Самое время прочесть «Pater noster», только как? Прямо или задом наперед? – У меня нет супруги.
– Хранительницу Вольфзее, – Мария-Августа разложила еще один ряд карт, – выбирает императрица. После рождения наследника.
– Императрица, но не принцесса. – Была ли здесь Милика? Видела ли ее мать? – Впрочем, Берта не так уж и стара, почему бы ей не дожить до свадьбы Михаэля?
– Михаэль не будет править, – слова падали, как камни в колодец, – у него дурная кровь.
Михаил и Люцифер! Неужели у ненависти нет предела?
– Матушка, Михаэль – законный сын Людвига, его ничто не лишит короны.
– Кроме смерти, – возразила мать и сняла пикового туза.
– Дьявол!
– Рудольф! – Мария-Августа медленно поднялась во весь рост. Что у нее с глазами? Только что были серыми, а теперь желтые, как у него самого.
Руди тоже встал, хоть и не слишком быстро. Страх не то чувство, которое нужно выказывать.
– Да, матушка, я – Рудольф Ротбарт. И я никогда не подниму руку на сына Людвига.
– Вы – хороший брат, – мать вновь выглядела спокойной, но глаза остались звериными, – но вы, прежде всего, Ротбарт.
– Я помню. – Если она осталась прежней, то он уж точно не изменился. И не изменится.
– Помнить – не значит понимать. Миттельрайх жив Ротбартами, а Ротбарты – Миттельрайхом. Задумайтесь об этом.
– Мне некогда об этом думать. – Дьявол, к чему она клонит?! – Я так живу. Шестой год.
– Хвала луне, я родила настоящего волка. Жаль, всего одного. – Мать вновь опустилась в кресло. – Садитесь и слушайте.
– Вы полагаете, ваши слова собьют меня с ног?
– Сейчас не время шутить!
Дьявол, он не может сидеть здесь с матерью, жива она или нет, не узнав, где Милика и Мики. Но если кто и знает об этом, то мать. Ее нужно разговорить, но как?
– Я слушаю, матушка, но мне нужно вернуться в Витте до рассвета.
– Вы вернетесь, – она казалась довольной, – я не намерена задерживать вас дольше, чем требуется.
А уж как он не намерен задерживаться! Руди заложил ногу за ногу и откинулся назад, выказывая почтительное внимание, но не более того.
– Да будет вам известно, – герцогиня махнула рукой в сторону волчьего гобелена, – что Миттельрайх вручен Ротбартам богами. Истинными богами, а не размалеванными латинянскими куклами. Эта земля принадлежала и принадлежит им, слышите, им и никому другому!
И эта женщина после смерти отца не выходила из церкви и перевела Михайлову монастырю целое состояние?! Непостижимо…
– Матушка, я всегда полагал вас доброй мундиалиткой.
– Я не знала истины, – признала Мария-Августа, – так же, как и вы. Истину помнит Небельринг. И открывает, когда сочтет нужным. Ваше появление здесь и сейчас – это его воля.
Или цепь случайностей и совпадений, но где, во имя Всевышнего, Милика?
– Матушка, прошу меня простить, я больше не буду перебивать вас.
– Отчего же. То, что я расскажу, породит много вопросов. Итак, Вольфганг отдал себя и свое потомство силам Небельринга и за это получил Миттельрайх.
Пока этой землей правят красные волки, ее защищают боги. Взамен Ротбарты вручают им тело и душу. Не сразу. Лишь после того, как кончается отмеренный им срок. Души обычных людей отлетают в иные края, Ротбарты остаются в Небельринге. Когда ты умрешь как человек, ты возродишься здесь, в Вольфзее. И будешь водить волков Небельринга, пока не придет новый вожак – твой сын и наследник, а твоя супруга сменит в этом доме меня.
Безумие или правда? Холодный дом, зеркала, не отражающие живых, открытые настежь двери, пожелтевшие глаза матери, растерзанные солдаты… Уж лучше в адскую смолу, как он всегда собирался.
– Матушка, я могу повидать Людвига? Или отца?
– Всему свое время. Сейчас ты должен одно. Понять, что мы, ушедшие, заложники вас, живых. Если род
