– С правой. А ну идите-ка сюда.
Ричарду не осталось ничего другого, как повиноваться.
– Снимите перчатку.
Дикон попробовал и вновь чуть не взвыл.
– Ладно, оставьте, – маршал взял оруженосца за плечо и буквально швырнул в кресло. – Кладите руку на стол.
Боль была резкой и короткой. Ворон сорвал разрезанную перчатку, отбросил изящный стилет и присвистнул.
– Окделлы, конечно, упрямы и глупы, но вы, юноша, заткнули за пояс даже своего отца. Сидеть! – хватка Ворона была железной. – Давно это?
– Со вчерашнего утра.
– Врешь, так за день не загноится, разве что… Какая тварь тебя укусила и где?
– Крыса… В «загоне», то есть в поместье Лаик… Я прижег рану, а потом еще бальзам…
– Значит, у Арамоны крысы и те ядовитые. – Ворон поднялся и подошел к шкафу черного дерева. Растерявшийся Дикон молча следил, как Алва что-то наливает в эмалевый кубок.
– Пей, и до дна!
Глаза Ричарда чуть не вылезли из орбит, но он послушно проглотил нечто, похожее на жидкий огонь. Сразу стало жарко, боль немного отпустила, зато кабаньи головы на противоположной стене стали дрожать и двоиться.
– Закрой глаза. Захочешь кричать – кричи!
Кричать Дикону хотелось и еще как, но он держался. Юноша не представлял, что с ним делает Ворон. Святой Алан, он вообще почти перестал соображать. Осталась только боль и память о том, что кричать нельзя.
– Все, – голос долетал откуда-то издали. Дик попробовал открыть глаза – перед ним все плыло и покачивалось, потом в нос ударил резкий отвратительный запах, и в голове прояснилось.
– Завтра повязку придется сменить, я пришлю врача, а сейчас отправляйся к себе и ложись. – Герцог дернул витой шнур, и на пороге возник дежурный паж. – Проводите господина оруженосца в его комнату, ему нездоровится, и пришлите кого-нибудь прибраться.
– До свидания, сударь, – пробормотал Дик, выползая из кабинета.
2
Врач, горбоносый сухопарый старик, держался с королевским достоинством. Дикон, закусив губу, смотрел в потолок, было больно, но ни в какое сравнение с тем, что творилось в герцогском кабинете, не шло. Наконец врач наложил повязку и удовлетворенно вздохнул.
– Ваше счастье, молодой человек, что вами занялся лично монсеньор, иначе быть вам без руки, и это в лучшем случае. В Олларии вряд ли найдется десяток людей, способных остановить подобное заражение, не прибегая к ампутации. Так вы говорите, вас покусала крыса?
– Да, но я прижег рану, а потом намазал бальзамом.
– Вы не прижгли, а обожгли верхние ткани, чем только ухудшили свое положение. Что ж, отдыхайте, завтра я вас навещу.
Отдыхать пришлось четыре дня. Ни маршал, ни кто другой о Ричарде Окделле не вспоминал, хотя юноша и ждал, что его отыщет кузен или Штанцлер. Видимо, переступить порог Ворона было выше их сил. Самого герцога юноша видел пару раз в окно, когда тот выезжал со двора на вороном жеребце невиданной красы. Ричарду очень хотелось, чтоб резвость и выносливость коня уступали его внешности, и вообще хорошо б было, чтоб он сбросил всадника, но то, что юноша слышал о кэналлийце, не обнадеживало. Слава Рокэ-наездника уступала разве что славе Рокэ-фехтовальщика и Рокэ-полководца.
Окажись на месте Дикона любой из унаров, кроме разве что Валентина, они б сияли от счастья, но Ричарду Окделлу покровительство убийцы отца и потомка Рамиро радости не доставляло. Только б от него не отвернулись Наль и эр Август! А ведь они могут подумать, что он их избегает намеренно, ведь про руку знают только братцы Катершванцы, а они уже едут в свою Торку. Дик представил огромных баронов – одного верхом на белом коне, а другого на черном, они даже не простились… Альберто наверняка тоже уехал со своим адмиралом, да и Арно в столице не останется, его эр караулит западные границы. Ну почему друзья оказались за сотни хорн?[96]
– Господин Окделл, – смуглый паж лет тринадцати склонился в почтительном поклоне, – монсеньор велит вам одеться и спускаться вниз. Придворное платье подано, вам помочь?
– Нет! Идите.
Вообще-то зря он отказался. Черно-синий наряд не походил ни на облачение унара, ни на то, что Дик носил в Окделле, и юноша не сразу разобрался в покрое, застежки же оказались столь тугими, что одной рукой с ними было не справиться. Выручил слуга, пришедший поторопить оруженосца и, не спросясь разрешения, взявшийся за проклятые петли.
Дикон ожидал, что Ворон отчитает за задержку, но маршал, не сказав ни единого слова, взлетел в седло, вызвав у Дика смешанные чувства восхищения и злости. Дик дорого б дал и за такое мастерство, и за такого коня, рядом с которым Баловник казался крестьянской лошадкой. В довершение всего окделлский жеребчик в присутствии вороного мориска разнервничался, и Дик растерянно затоптался на месте, боясь опростоволоситься. Рука все еще болела, а ироничные взгляды маршала и слуг-кэналлийцев лишали уверенности.
От позора юношу спас Пако, взявший Баловника под уздцы. Лишь оказавшись верхом, Дик облегченно перевел дух и осмелился взглянуть на своего эра. Алва, не говоря ни слова, направился к воротам, вороному хотелось порезвиться, но он смирился и пошел шагом, красиво изогнув блестящую шею. Дик, вспомнив, что место оруженосца слева и на полкорпуса сзади, послал Баловника за жеребцом маршала, выдерживая дистанцию, но Рокэ придержал коня.
