– лишь одна из них, наверное, самая прекрасная, хоть и чуждая нам.
– Неужели вы бывали у эльфов?! – Шандер даже забыл о тех бедах, которые и вызвали этот разговор. – Я думал, вас научили их магии какие-то люди, набравшиеся чужих премудростей.
– Я действительно встречался с эльфами. И ты встречался. И не только с эльфами, вспомни Тисовую падь. Не мы одни живем в Благодатных землях. Есть и другие. Одни враждебны нам, людям, другие равнодушны, но кто-то может стать настоящим другом и союзником. Помни об этом и ничему не удивляйся.
– Но если нам будут помогать эльфы, то и у Михая могут найтись союзники…
– Не «могут», уже нашлись. Я не имею в виду гоблинов. Те – что? Воины, хоть и хорошие, с ними воевать мы научимся. Дело намного хуже. Годой ухитрился спустить с цепи какие-то жуткие колдовские силы. Именно они погубили принцев, я не могу этого доказать, но уверен в этом так же, как и в том, что знаю морской путь из Идаконы в Атэв! – Адмирал досадливо махнул рукой. – Будь проклят тот день, когда я променял море на дворцовые полы.
– Но не случись этого тогда, вы бы все равно вернулись сейчас, когда такое творится.
– Наверное, ты прав, – Аррой сжал губы, глаза его вновь стали настороженными и жесткими, как в море перед бурей. – Я бы вернулся и вступил в бой! Но нельзя биться с туманом! Туман и штиль – это то, что я ненавижу больше всего на свете, – Рене взялся за ручку двери. – Так я жду твой выводок завтра в десятой оре. И, мне кажется, тебе не стоит оповещать об их отъезде заранее, пусть это будет неожиданностью. Не думаю, чтобы Марко попытался кого-то задерживать, но, если ты предполагаешь где-то мель, лучше обойти это место. Объясни отъезд Белки тем, что ей нужен морской воздух, а Марита будет за ней присматривать…
– Это еще вопрос, – Шандер помимо воли улыбнулся, – кто за кем присмотрит. Монсигнор, – капитан «Серебряных» пристально вгляделся в чуть раскосые светлые глаза и решительно спросил о самом страшном: – Вы больше не доверяете королю?
Герцог какое-то время молчал, видимо, составляя в уме приличествующий случаю ответ, но потом просто махнул рукой и, бросив: «Не доверяю и тебе не советую», вышел, плотно прикрыв за собой тяжелую дверь.
Илана поднялась к королеве потому, что не могла больше переносить ни общества придворных дам, ни одиночества. Мысли о брате и о неизбежной и скорой разлуке с седым герцогом не давали принцессе покоя. Бесцельно бродя по замку, она несколько раз проходила мимо Коронной башни, и всякий раз видела в окне светловолосую фигуру в лиловом, Герика, казалось, даже не шевелилась. Увидав ее в четвертый раз, принцесса, неожиданно для самой себя, прошла к королеве. Та была со своими дамами, но словно бы их и не видела. Илана приказала всем выйти, и те повиновались, с трудом скрыв облегчение. Принцесса окликнула бывшую подругу, и тарскийка, вздрогнув от неожиданности, оторвалась от своего окна.
Собственно говоря, Илана не представляла, зачем пришла. Надо было убить время, надо было научиться жить в новом мире – без Стефана и, видимо, без Рене. Прострация, в которую впал отец, скрытая тревога в запавших глазах Шандера Гардани, настороженные лица придворных – все говорило, кричало о том, что с прежней жизнью покончено.
Ланка пока сама еще не понимала, чего же она хочет для себя. Уехать в Эланд и там, став великой герцогиней, завоевать Рене, как она мечтала еще несколько дней назад? Или побороться за таянский престол? Но пожертвовать любовью?! К этому принцесса не была готова. Девушка хотела получить все. Ей было очень стыдно это признать, но острая боль, вызванная гибелью братьев, уже уступила место мыслям о том, что же будет с ней, Иланой Таянской. Иное дело Герика. Глядя на тарскийку, принцесса испытала мучительный укол совести – та, казалось, уже находилась по другую сторону жизни. Мелькнула мысль: «А ведь она действительно любила Стефана, и каково бы было мне, если бы в домовом иглеции сейчас лежал Рене?!» Ланка порывисто бросилась вперед и обняла бывшую подругу за плечи. Та вздрогнула и слегка отстранилась:
– Не надо… Ничего больше не надо.
Илана молчала, не зная, что говорить. Герика тоже. Потом подошла к туалетному столику и достала шкатулку из драгоценной корбутской лиственницы:
– Я хочу, чтобы ты взяла это себе.
– Что это?
– Камни, мне они больше не понадобятся, – королева открыла крышку, и принцесса с трудом удержала крик восхищения. На пожелтевшем белом шелке мерцали и переливались немыслимой красоты рубины. Каждый камень стоил четырех, а то и пяти лучших атэвских скакунов, а камней было множество. Герика выложила на стол диадему, ожерелье, серьги с подвесками, два браслета и перстень. Ланка с трудом оторвала взгляд от мерцающего на скатерти багрового зарева.
– Я не могу это принять!
– Должна же я кому-то их оставить, – тихо возразила Герика. – Я больше никогда не буду носить драгоценности. Особенно эти!
– Но ты их и раньше не носила.
– Это камни… Говорят, их носила в юности сама Равноапостольная Циала… Они всегда были у отца… Когда Рене и Шандер его поймали, Стефан отдал их мне.
– Какие красивые! – Принцесса нежно прикоснулась рукой к алой капле. – Спасибо тебе, но я не могу их взять. Ты успокоишься, пройдет время.
– Нет! – с неожиданной твердостью ответила королева. – Мне они не нужны. Я их всегда боялась, они слишком хороши для меня. Примерь.
Если б кто-то с утра сказал Илане, что она сегодня же замрет от счастья, примеряя перед зеркалом серьги, она запустила бы в мерзавца первым, что подвернулось бы под руку. Но, любуясь своим отражением, девушка забыла обо всем. Кроме Рене. Когда он увидит ее в этих рубинах… Она с досадой вспомнила о трауре, затем о том, что вела себя гадко, сначала воспользовавшись горем Герики, а потом забыв о нем. Илана торопливо сняла украшения, и день за окном словно бы померк…
– Видишь, как тебе они хорошо, как будто бы их делали для тебя, – задумчиво произнесла королева, – Стефан как-то мне говорил, что все на свете имеет какой-то смысл. Наверное, эти камни нашли то, что хотели.
