– Что-что? – нетерпеливо перебил Максимилиан.
– То он его принцу Стефану подарил, а потом, как принца убили, так он в замке на цепи жил. А потом, видать, удрал как-то. Та вы ж не видите разве, он нас кличет?! Может, он с кем-то… – И Зенек, не вдаваясь в дальнейшие подробности, бросился в кусты вслед за Преданным. Трое охранников двинулись следом. Максимилиану ничего не оставалось, как ждать. К счастью, недолго – среди темной можжевеловой зелени засверкала рыжая голова Зенека.
– То Шандер! То бишь граф Гардани! Он жив! Проше дана! Он тут, я его нашел! – заорал беломостец и вновь нырнул в заросли. Кардинал, торопливо сунув поводья солидному беловолосому клирику, бросился на голос.
Шандер полулежал на земле, опираясь плечами на поросший ярко-зеленым мхом большой пень. При виде человека в малахитовых кардинальских одеяниях, он предпринял неудачную попытку подняться. Максимилиан этого не позволил, опустившись рядом с графом на колени. Зенек, сделав над собой усилие, тактично отошел в сторону, где, скрестив руки на груди, стоял высокий воин с непроницаемым неимоверно чужим лицом. Все еще находясь под впечатлением увиденного, аюдант герцога Рене протянул гоблину руку.
– Клянуся, что всегда прийду на помощь к тебе, как ты помог другу моего господаря.
На неподвижном темном лице что-то дрогнуло, и пришелец отозвался низким голосом:
– В груди этого человека настоящее сердце. Я рад, что помог ему. Твой господин – эльф Рамиэрль или герцог Аррой?
– Адмирал Рене Аррой, проше дана…
– Я поклялся Роману довести больного до Эланда, а он мне обещал, что мне будет позволено передать письмо госпожи моей Иланы в руки герцога Арроя или же его доверенного лица. Если ты поклянешься, что передашь письмо, то мне никто более ничего не будет должен.
– Разумеется, проше дана? – Зенек вопросительно взглянул на Уррика, и тот коротко назвался, – проше дана Юрика, я отдам письмо моему господарю.
– Благодарю тебя, человек, – гоблин вынул из потайного кармана футляр с письмом. – А теперь прощай. Я возвращаюсь туда, где меня ждет долг. – Уррик мягко повернулся и исчез в лесу. Один из охранников Максимилиана выхватил было пистоль, но Зенек схватил вояку за руку:
– Не трогайте его, он спас Шандера…
Около графа хлопотал пожилой клирик, известный своими лекарскими познаниями. Шани улыбался, но в глазах его стояли слезы. Максимилиан громко и радостно распоряжался перегрузить вьюки так, чтобы двух лошадей можно было отдать под носилки. Воины, весело переговариваясь, спешили выполнить приказ. Зенек, присев под деревом, не мог оторвать глаз от словно бы прозрачного лица Шандера, рядом с которым вновь опустился кардинал, принесший больному свой плащ. До аюданта долетали обрывки фраз: «Когда уже не ждал… Роман, … непонятная магия… всю дорогу нес на руках… гоблины… у них такая же душа».
– Помогай лучше, а то у тебя сейчас уши, как у собаки, торчком станут, – добродушно окликнул Зенека коренастый воин, и парень торопливо вскочил на ноги. Он уже не увидел, как Преданный, оттеснив кардинала, прижался лобастой башкой к Шандеру, провел мягкой лапой по щеке графа, а затем, хрипло мяукнув, мощным прыжком перелетел через поляну и скрылся в тех же кустах, что и покинувший поляну встречи на четверть оры раньше молодой гоблин.
Усилием воли я открыла глаза – вокруг все еще застилал проклятый туман, но в нем проглядывало что- то розоватое. Все кружилось и качалось, но я упрямо заставляла себя смотреть, и мои старания были вознаграждены – мгла стала отступать, карусель замедлила свой ход, а розоватое оказалось склоненной надо мной добродушной круглой физиономией, смотревший на меня с явным одобрением и гордостью. Лицо это с торчащими дыбом слабенькими волосиками и крупным пористым носом казалось таким милым и забавным, что я улыбнулась.
– Она пришла в себя, – возвестило это смешное лицо нежданно густым низким голосом. Его слова имели успех – надо мной немедленно склонились еще двое – непередаваемо красивый и столь же непередаваемо бледный молодой человек и худенькая женщина с золотисто-зелеными глазами. Вся честная компания в один голос выражала радость от того, что мне стало лучше, и нарочито бодрую уверенность в том, что уж теперь-то все пойдет хорошо. Усилием воли я попыталась вспомнить, кто они такие (лица были мне определенно знакомы, но не вызывали у меня никаких эмоций) и где я, но толстенький поднес к моим губам чашку с каким-то отваром. Это был не тот случай, когда стоит спорить, и я послушно выпила горячее горько-сладкое пойло. Видимо, туда подложили снотворное, так как я почти сразу провалилась в сон.
Второй раз я пришла в себя ночью. Слава богу, на сей раз я лежала в полном одиночестве. За маленьким окошком виднелась неуютная холодная луна, в комнате остро и приятно пахло сушеными травами. Небольшая масляная лампа слегка разгоняла темноту, но не более того. Я приподнялась на локте – голова закружилась, но достаточно терпимо. Я предприняла еще одно героическое усилие и сумела сесть. Это было чертовски странно. Я помнила все, но мне было все равно, словно свою собственную историю я прочитала в скучной книжке, да и прочитала-то не по своей воле, а по настоянию нудного учителя. Даже то, что я чуть не умерла и, видимо, потеряла ребенка, меня не волновало.
Зато я великолепно помнила кошмары, вернее не сами кошмары, а то тягостное ощущение, которое они, кем-то отогнанные, оставили в моей плохонькой памяти. Я попыталась сосредоточиться на чем-то конкретном и не смогла. Спать больше не хотелось, а лежать, смотреть на луну и пытаться вспомнить то, не знаю что, было выше моих сил. Короче, я решила встать и для начала добраться до лампы и подкрутить фитиль, чтобы стало светлее. Я готовилась к этому подвигу так, как будто собиралась переплыть море. Ноги меня держали плохо, как только я встала, меня повело в сторону, со всех сторон наплыла какая-то муть, но я удержалась на ногах Голова потихонечку переставала кружиться, и я, держась за спинку кровати, сделала первый шаг. Второй дался легче. Теперь предстояло отпустить деревянную спинку и попробовать перейти комнату. Это мне удалось не сразу – я грохнулась на четвереньки, но это, как ни странно, меня развеселило – я представила себя со стороны – раскорякой, на полу, в чужом доме – и засмеялась. Немного посидела посредине комнаты и предприняла новую попытку встать и пойти; похоже, мое тело пришло к выводу, что с такой упрямой бабой лучше не спорить, и честно донесло меня до старого кресла, стоящего перед столиком, на котором горела лампа и лежала всякая всячина.
Какое-то время я тупо смотрела на стену, пережидая, когда перестанет колотиться сердце, а затем занялась содержимым стола. Первое, на что я обратила внимание, был графин с какой-то темной жидкостью, в которой я без труда узнала настойку из зеленых орехов. Решение пришло незамедлительно – для того, чтобы почувствовать себя человеком, мне просто необходимо было выпить. Этот чудесный напиток немного разогнал окружавшую меня муть, и, хоть я по-прежнему не могла выжать из себя даже слезинки, я ощутила некое нездоровое любопытство к тому, что со мной тут сотворили. Разумеется, они сейчас все сидели внизу – Лупе, Симон, красавец Роман… Интересно, где Преданный? Почему его от меня прячут? Надо
