Роман был далек от того, чтобы предположить, что среди духов завелись лжецы, и он растерялся, как растерялся бы человек, столкнувшись с горячим снегом или водоплавающей бабочкой. Выручил адмирал. Рене не знал как того, что Хозяин может чего-то не знать, так и того, что Вызванный отвечает только Вопрошающему, и вмешался в разговор. Бард опешил еще раз: лесовик с готовностью заговорил с человеком и рассказал, что хозяином Ласковой пущи он стал лишь на рассвете этого дня, наследовав прапрапрадеду.
Поскольку Хозяином пущи может стать только Брат дуба, а дубы в этих краях – большая редкость, ему, Кэриуну, несмотря на юный возраст, пришлось взвалить на себя бремя ответственности за Ласковую пущу, а это очень тяжело и страшно. Нет, что случилось с прежним Хозяином, он не знает. Просто вдруг перестал его чуять и осознал, что того больше нет. А до этого на рощу нахлынул страх и безумие. Кэриун а Роэбл а Дасто никогда не чувствовал себя хуже, ему казалось, что его поглощает, растворяет в себе какая-то чуждая сила.
Это было как поздней осенью, когда лес теряет листву, но намного страшнее, быстрее и безжалостнее. Краешком меркнущего сознания Кэриун услышал призыв старого Хозяина ко всем подвластным ему Хранителям[50] и содрогнулся от силы нанесенного ими удара… После этого он ничего не помнит.
Странное оцепенение схлынуло совсем недавно. Он стал звать Хозяина и Хранителей, но никто не откликнулся. Они все мертвы. Он это знает так же точно, как и то, что Осенний Кошмар на рассвете покинул Ласковую пущу. Что это такое, ему, Кериуну, не понять, а спросить некого. Хуже всего, что он уверен – жуткий пришелец ушел не потому, что был побежден Хранителями и Хозяином, а потому, что сделал свое дело.
Кэриун оказался единственным выжившим из родни прежнего Хозяина. Вероятно, потому, что его не призвали на помощь. То ли забыли, то ли пожалели, то ли решили, что от него не будет по молодости никакого проку. Теперь же он в ответе не только за деревья и зверье, как прапрапрадед, но и за озеро, камни, птиц и насекомых, которыми раньше занимались Хранители и с которыми он не представляет, как управляться.
Новоиспеченный Хозяин выглядел растерянным и подавленным. Казалось, он вот-вот расплачется, хотя плакать лесным духам вроде и не положено. Роман слушал эту невероятную историю с возрастающим волнением. Какой же силой должен обладать этот Осенний Кошмар (менестрель поймал себя на том, что это имя как нельзя лучше подходит тому, с чем они столкнулись), чтобы сгубить охранные силы заповедной пущи. Горе молодого Хозяина было ему понятно: блюстители земель приходились ближайшими родичами Перворожденным, а эльфам знакомы и страх, и боль, и горечь. Лесные Хозяева к тому же совершенно не переносили одиночества, жили семьями в окружении подчиненных им Хранителей. Лишившись близких, молоденький дух повел себя как любое мыслящее и чувствующее создание, – он растерялся и отчаянно нуждался в поддержке и сочувствии. Первыми, кто с ним заговорил, оказались люди. Ничего удивительного, что лесной парнишка вцепился в них мертвой хваткой.
Рене, похоже, оценил положение, в котором оказался новоявленный Хозяин, по-своему. Герцог разговаривал с Кэриуном ласково и уверенно. Упомянув, что и ему, Рене Аррою, после гибели отца и братьев пришлось возглавить осиротевший дом, он настойчиво втолковывал лесному духу нехитрую человеческую истину насчет того, что глаза страшат, а руки делают. Затем герцог и дубовичок углубились в деловой разговор, из которого явственно следовало, что дела государственные и дела лесные ведутся примерно одинаково. В конце концов Роману сообщили, что в ночь назначено прощание с прежним Хозяином Ласковой пущи и коронация нового, куда, помимо соседей, приглашены и они.
Рене явно знал, что ни людям, ни даже эльфам не место на сборищах лесных духов. Знал ли это Кэриун, оставалось тайной, но дубовичок был таким трогательным, что Роман оставил свои сомнения при себе, объясняя собственную сговорчивость тем, что во время шабаша можно узнать что-то важное. К сожалению, ожидания его не спешили оправдаться.
Собравшиеся с приходом темноты гости, из уважения к новому Хозяину, пребывавшему в человечьем обличии, и его друзьям, явились в таком же виде. Были они озабочены трагедией, терялись в догадках, но, кроме неясной тревоги, тем более сильной, чем ближе находились их владения к Ласковой пуще, и жутких ощущений, один к одному повторяющих испытанное Кэриуном а Роэбл а Дасто, окрестные Хозяева ничего не поняли. Все были убеждены как в том, что сейчас Осенний Кошмар покинул округу, так и в том, что через владения соседей он не проходил, а просто исчез. В то, что старый Хозяин, погибая, прихватил с собой неведомое зло, не верил никто, хотя попытки убедить в этом себя и других предпринимались. Впрочем, их весьма резко пресекла Болотная матушка.
Госпожа и Хранительница примыкающего к пуще гигантского болота, тянущегося на юго-востоке аж до Последних гор, а на западе сливающегося с родной Роману Озерной Пантаной, явилась в облике сгорбленной старухи с буро-коричневым грубым лицом и неожиданно прекрасными глазами цвета весенней листвы. Матушка вызвалась, пока суд да дело, приглядывать за осиротевшим Лебяжьим озером и лесными ручейками, за что снискала огромную благодарность дубовичка.
Во время поминального пира, устроенного у корней увядающего на глазах неохватного дуба, служившего обиталищем прежнему хозяину и мерилом его силы и власти, болотница помалкивала, хитро оглядывая неожиданных гостей. Роман-Александр готов был поклясться, что старуха что-то знает. Другие гости (а собралось их не так уж и много) чувствовали себя не в своей тарелке. Страшная судьба Хозяина и Хранителей Ласковой выбила нечистую силу из колеи. Может, впервые за минувшие со времени битвы Духов тысячелетия они столкнулись с угрозой и растерялись. Ни Хозяин Каменной осыпи, ни Хозяйка Соснового холма, ни другие не знали, что им теперь делать. Их мир, казавшийся таким простым и незыблемым, мир, которому могли угрожать только люди, да и то не сейчас, а много-много лет спустя, покачнулся. Неудивительно, что так же, как утром Кэриун а Роэбл, они признали за пришельцами право задавать любые вопросы и с готовностью на них отвечали.
Ночь перевалила за половину, когда Роману и Рене удалось кое-что выудить. Хозяйка Соснового холма – высокая, стройная, с янтарными глазами и роскошным плащом серебристо-зеленых волос – вспомнила, как несколько дней назад бор заполонили тысячи чужих птиц. Крылатые беглецы были насмерть перепуганы, в их головенках запечатлелись туманно-серые змеи, душащие за шею, выпивающие яйца, вползающие в гнезда. Водяной, обитающий в речке Быстрице, куда впадал вытекающий из Ласковой пущи ручей, чуть не задохнулся от принесенного с водой страха, стоившего жизни немалому числу рыб и рыбешек. Всей его силы (а Быстрица – река немалая) едва хватило, чтоб обезвредить отраву. Погибшую рыбу пришлось сплавить вниз по течению Хозяину Больших Вод, потому что даже самый завалящий рак не желал ее есть. Владелец Каменной осыпи рассказал о промчащихся в страхе оленях и кабанах. Но самым важным свидетелем оказался молодой пылевичок, живущий на проезжей дороге. Бродяжка поведал, как однажды утром вдоль тракта скользнуло НЕЧТО.
Что это было, он не понял, но его охватил холод, от которого бедняга оправился только на следующий день. Высказавшись, духи сразу успокоились, как дети, рассказавшие о беде старшим, которые могут все исправить. Кэриун прищелкнул пальцами, и меж корней засыхающего дуба прорезалось холодное голубое пламя, мгновенно охватившее гигантский ствол. Молодой Хозяин вскочил, выбежал на залитую мечущимся колдовским светом поляну, на какое-то время замер, а потом резко подпрыгнул, приземлился на одно
