– Но это же очевидно, – эльф слегка улыбнулся, – чтобы помочь девочке.
– Но, Рамиэрль, – тарскийка присела на узенький диванчик, – я же не спрашиваю, как и для чего, это и так понятно. Ты знал, что музыка и танец открывают глаза самым незрячим, а то, что ты сделал с горскими мелодиями… Вы долго готовились. Научить орку эльфийскому искусству, вместе с тем оставаясь самой собой. Тебе пришлось потрудиться.
– Это было интересно, а Криза способная ученица.
– Более чем, – кивнула подруга Рене, – я думаю, скоро то, что теперь называется оркскими танцами, покорит всю Арцию. Разумеется, если Криза не станет танцевать только для Уррика… Но я спрашивала не об этом. Почему ты ее отдаешь?
Он постарался удивиться, но сам понял, что ничего не вышло. В неистовом свете осенней луны лицо Герики казалось старинной иконой. Они помолчали, а потом Роман тихо сказал:
– Я испугался… Сейчас я еще могу уйти. У меня останется память о боли, которая станет светом.
– Но откуда ты знаешь, что ей дороже – лицо Уррика или твое сердце? – Герика говорила печально и недоуменно. – Ведь она увидела это лицо, когда оно было лишь твоей маской…
– Потому я и ухожу, что она не знает и потому примет то, что ей оставлено. Я делаю этот выбор за нее, а выбор – это самое страшное, что может быть…
– Нет, Романе, – та, что была Эстель Оскорой, покачала головой, – самое страшное, это когда выбирают за тебя для твоего же блага.
– Странный у нас разговор, Геро. Наверное, я все же пьян.
– Ты не пьян, Роман, вернее, не так пьян, чтобы не понимать, ЧТО ты сделал, но ты так и не сказал почему?
– Почему? Это очевидно, Геро. Так будет лучше для всех. Они с Урриком будут счастливы, а я, я буду спокоен. Бессмертные должны любить лишь бессмертных, Герика, или же не любить вообще, потому что страшно идти по вечности со сгоревшим сердцем. Счастливы смертные, которых миновала чаша сия.
– Ты прав, Роман, что боишься… Я бы тоже боялась…
Над далеким лесом поднималось солнце, горизонт был ясен и чист. В Эланде уже шумели злые холодные дожди, а здесь осень давала о себе знать лишь тяжестью плодов и ягод, в этом году небывало густо усыпавших ветви, да редкими алыми и золотыми прядями, вплетенными в сочную, густую зелень. Эльфийские кони легко бежали по проселочной дороге, все дальше и дальше от Святого города, от забитого людьми и повозками тракта, от закончившейся войны…
– Монсигнор, – слуга принял плащ и шляпу и распахнул тяжелую дверь, пропуская герцога таянского. Илана была одна. Белое просторное платье и вуаль, прикрывавшая все еще неприлично короткие для циалианки волосы, не то что бы ей совсем не шли, но напрочь перечеркивали памятный Шандеру с юности живой и отчаянный образ. Герика из безнадежной овцы стала дикой рысью, Анна-Илана, похоже, изо всех сил старалась стать овцой. Впрочем, какое ему было до этого дело?
– Ваше Высочество хотели меня видеть.
– Да, Шан… герцог, – Ланка повернула к нему исхудавшее лицо, – когда вы возвращаетесь в Гелань?
– Завтра.
– Я хотела бы выехать вместе с вами.
– Ничего нет проще. Вы будете путешествовать в карете или верхом?
– В карете… – Шандер ее прекрасно понимал, праздное любопытство, с которым обыватели будут таращиться на дочь короля Марко и вдову страшного Годоя, перенести было бы трудно, но Ланка и карета…
– Мы выедем затемно, стража откроет нам ворота. Ночевать, видимо, будем уже в Фианге.
– Мой путь куда ближе, герцог. Я попрощаюсь с вами в Фей Вэйе.
– Там?!
– Да. Что мне еще остается, – в припухших глазах мелькнула стремительная золотая искра, напомнив о прежней неистовой Ланке. – Куда бы я ни направилась, мне в спину станут показывать пальцами. Те, кто не доволен, что корона досталась Рене, будут стараться перетянуть меня к себе. Каким бы император ни был благородным, он не может оставить меня без присмотра. Война кончена, я знаю Рене, уж он-то постарается, чтобы на дорогах никто не буянил, так что стать разбойницей у меня тоже не выйдет. Сменить имя? Я для этого слишком горда… А в Таяну мне дороги нет, люди слишком хорошо помнят, что там творилось…
– Но ведь ты их спасла…
– Они этого не знают, и им это не понравится. Вы можете это повторять сколько угодно, но все решили, что мир спасли Рене, Герика и Церковь, их никто не разубедит, потому что им приятно так думать. В Тарске мне появляться нельзя, потому что я дала клятву верности Рене, а там… там мне пришлось бы или ее нарушить, или меня бы просто убили за измену Михаю. Ройгианцы попрятались по щелям, но скоро они начнут выползать по ночам и кусаться. Жизнь свою, особенно такую, какой она стала, я не ценю, но от ИХ рук умирать противно. У меня один выход – циалианство…
– Илана, – Шандер внимательно на нее посмотрел, – но единожды пришедшего к ней Церковь не отпускает. Может быть, стоит подождать? Ты молода, да и Рене…
– …постарается выдать меня замуж?! Вот что я не в силах перенести – его благородства! О, он найдет мне отменного мужа. Который из преданности императору возьмет в жены еретичку и убийцу и честно сделает ей пятерых детей, всякий раз сверяясь с астрологом, чтобы лишний раз к ней не притрагиваться. А Рене будет присылать мне раз в год письма и подарок, чтобы все знали, что он не держит зла на дочь короля Марко, которому наследовал… Ну уж нет!
– И все же ты торопишься!
