достойных людей сгубили эти мерзавцы.
– А вы слышали, – Жюльен тоненько хихикнул, – что случилось с бывшим любимчиком Бернара, этим ре Прю?
– А, помню, чернявый такой красавчик…
– Уже не чернявый! – прыснул Огурец. – И не красавчик! Его моль сожрала!
– Чего?
– Чего-чего! Моль! Так что теперь у него ни усов, ни волосов… Гол, как тыква. Бровей и тех нет. И не растут… Мало того, как он где объявится, вся окрестная моль к нему слетается…
– Твое здоровье, – толстяк Жан-Аугуст, давясь от смеха, подлил мазиле свежего пива, – как же это так вышло?
– А поделом мерзавцу! Он сцепился с другим фискалом, и тот на него наслал моль. Синяки-то даром что объявили себя врагами Запретной магии, а колдовством баловались направо и налево. Это нам было ничего нельзя, а сами… – Огурец возмущенно стукнул опустевшей кружкой по столу, и хозяин поспешил ее наполнить.
– И что дальше, почтенный?
– Дальше? Ну, Прю грохнулся в обморок, и пока он так валялся, моль его и отделала…
– Уж больно скоро.
– А это была какая-то непростая моль! Представляешь, она все сожрала! Этого… вообще нашли в чем мать родила. Из синяков он, конечно, вылетел. И волосы у него расти перестали…
– Ой, насмешил, – толстый трактирщик схватился за бока, – а ты-то откуда знаешь?
– Люди рассказывают, – неопределенно пожал плечами мазила, скромно умолчав о том, что среди тех, кого он предлагал утопить в Льюфере, была и его скромная персона. Правда, ему повезло. Покойный Куи был человеком аккуратным и, даже умирая, озаботился уничтожить все свои бумаги, дядюшка Шикот помер два года назад, а Арман Трюэль, унюхав, что дела Годои плохи, решил, что с молодым и глупым Луи и бешеным Рене ему не сговориться, и исчез. Огурец остался без присмотра и благоразумно стал дожидаться победителей. Когда в Мунт вошли резестанты, мазила выполз на свет божий, напоминая всем и каждому о своей былой смелости. Сие возымело успех, тем паче что Мунт был изрядно прополот господами фискалами и отыскать в нем настоящих резестантов было бы трудновато. Огурец же со своим длинным языком и умением без мыла влезать в любую дыру на второй день после входа Луи в город уже малевал победителей, рассказывая им всяческие ужасы про годоевские времена. И все же, все же зря он рассказал трактирщику про ре Прю, ведь о его позоре, равно как и о том, что он оказался единственным, кого извлекли из-под обломков живым, знали только фискалы! Художник со вздохом взглянул на полупустой пивной бочонок:
– Ну, спасибо, почтенный Жан-Аугуст, пошел я, забегу к тебе как-нибудь.
– Заходи, почтенный, – улыбнулся трактирщик, – хоть ты сейчас и в гору пошел, но такой свининки, как у меня, вряд ли где еще попробуешь. Ты где сейчас?
– Личный живописец графов Батаров…
– Как же тебе удалось?
– Старый граф сам разыскал меня, – скромно потупился Огурец. – Помнишь, я приводил к тебе зимой женщину, она приходила в город от принца Луи, вечная ему память.
– Вечная память, – вздохнул трактирщик, вновь наполняя кружки.
– Так вот она приходила к Батарам, за домом которых эти проклятые синяки следили. Я едва успел увести бедняжку, правду сказать, я не думал тогда, что она из резестантов… Просто побоялся, что она как кур в ощип попадет – ведь эти мерзавцы всех без разбора хватали – и детей, и женщин… Твое здоровье! О чем бишь я? Ах да… Когда принц взял город, вернулись и уцелевшие Батары, и Луи им рассказал об услуге, которую я оказал госпоже Леопине. Принц хотел лично меня поблагодарить, но эти недобитые негодяи…
– Негодяи, – эхом повторил Жан-Аугуст, подливая гостю пива.
– Проклятые годоевцы убили нашего Луи, – всхлипнул Огурец, – какая потеря для бедной Арции! Подумать страшно, что могло бы с нами быть, если бы не Рене Эландский… Ну, мне пора…
Огурец, насвистывая, вышел из «Свиньи» и скрылся за углом. Добрый трактирщик так и не узнал, что больше года ходил по тонкому льду и, будь он хоть немного поприжимистей, а его стряпня похуже, не миновать бы ему Замка Святого Духа. К счастью для болтливого толстяка, любивший покушать и выпить на дармовщину Жюльен счел, что хозяин «Счастливой Свиньи» стоит дороже тех пятнадцати аргов, которых ему платила канцелярия за каждого крамольника…
– Вот и все, – Клэр потрепал гриву своего коня, – дальше я не поеду.
– Ты окончательно решил?
– Да, – Рыцарь Осени улыбнулся, напомнив прежнего Клэра, – мне теперь люди близки и понятны. И, в конце концов, моя прежняя жизнь ушла, как вода в песок… Но, Эмзар, скажи, что же будет дальше?
– Дальше? – Лебединый владыка задумался. – Что-то будет, я полагаю… Особенно если они не вернутся.
– А ты думаешь именно так?
– Да, – кивнул Эмзар, – именно. Я достаточно хорошо помню… свою мать, и я много узнал про Ларэна. Они бы не стали прятаться столько лет. Другое дело, если они что-то там обнаружили.
Я уверен, крушение корабля Рене никоим образом не связано с кланом Серебряной Луны. Спасли же его, без сомнения, Лунные, которых мы из-за старых обид стали называть «темными». Но что они делают за морем? Я склонен думать, что Ларэн нашел там источник опасности и как может оберегает от него остальной мир. Не забывай и то, что и мы, и гоблины, у которых нет души, но есть сердце и ум, почувствовали на пристани. И эта отвратительная старуха, она ведь вряд ли выкрикивала собственные
