– Мне нужно поговорить с вами, сударь.
– Ваша Иносенсия…
– Я знаю, что вы скажете, но не будем терять времени. Откуда вы узнали, как убили герцога Тагэре?
– Откуда? – В глазах рыцаря мелькнуло недоумение. – Мулан рассказал. Он был там вместе с Дорже.
– Как они там оказались? – Сола почувствовала, что сейчас упадет, и торопливо присела на кровать Валентина, напрочь забыв об этикете.
– Дорже выполнял приказ бланкиссимы Генриетты, Мулан его сопровождал.
– А теперь, сигнор Валентин, – услышь Сола себя со стороны, она бы не узнала собственного голоса, – скажите, как могло случиться, что Шарля Тагэре убили раньше, чем Рауля ре Фло? Ведь он был сильнее.
– Меня это самого удивило. – Старик закашлялся, и Соле пришлось ждать целую бесконечность, пока он пил воду, пока обтирал губы чистым полотенцем. – Ре Фло был прекрасным воином, но с Тагэре не мог сравниться никто. Может быть, лет через десять герцог и начал бы сдавать, но не раньше.
– И все-таки он упал…
– И все-таки он упал, – эхом откликнулся Валентин. – Вы полагаете, что Мулан лжет? Я знаю, что вы его не любите.
– Скажите, сигнор, – Сола ответила вопросом на вопрос, – можно ли победить заведомо сильнейшего соперника иначе, чем задавив его числом, вымотав или ударив в спину? Я не воин, но я хочу знать.
Валентин вздохнул и задумался. Видно было, что ему неприятен этот разговор, но старый рыцарь всегда был честен.
– Я не могу быть ни в чем уверен, но, говорят, Алан Аламский, первый из рыцарей Оленя, вместе с титулом Белого Паладина получил у Ее Иносенсии талисман, который помогал ему в поединках. Именно так он победил мирийского герцога, после чего Мирия стала вернейшим оплотом ордена.
– Что это за талисман?
– Помилуйте, Ваша Иносенсия, я даже не знаю, существует ли он.
– Вы воин, вы должны знать.
– Я знаю только то, что Белый Паладин никогда не проигрывает поединков. Но я в юности часто тренировался с Арманом Гулимским, которого теперь сменил Лионэль Дорже. Он не был великим бойцом, хоть и побеждал великих. В открытых поединках, при свидетелях. Как? Почему его противники начинали ошибаться? Рядовые рыцари шепчутся о талисмане Ролана, но никто ничего не знает, а многие, в том числе и я, не хотим знать. Кому понравится, что святое дело отстаивают нечестно. – Старик замолчал, думая о чем-то своем, но Сола и так узнала все, что хотела.
Она помнила Мулана, тот был красив и честолюбив. В свое время он ее испугал, и Агриппина сплавила рыцаря к Генриетте. В Кантиске он стал правой рукой Дорже, но, насколько понимала Сола, быть чьей-то рукой Мулану не слишком-то и хотелось. В свое время этот рыцарь поступил с ней подло, но он свое получил, и потом… Если б не его письмо, в ее жизни не было бы Шарля. Соланж Ноар не держала на рыцаря зла, а Ее Иносенсия собиралась использовать его в своих целях.
Предстоятельница тепло попрощалась с Валентином, на прощанье поцеловав его в лоб: пусть забудет этот разговор. У Солы не хватило бы сил выбить у человека память о каком-то важном событии, но заставлять забыть то, что в глубине души человек и сам рад не знать, она научилась. Теперь Валентин никому ничего не расскажет, если его не спросят. А кому придет на ум расспрашивать старика, которому, Сола ясно видела, осталось не больше полугода…
Сначала я не поняла его. Остаться? Почему?! Любоваться на цветущую сирень, когда каждый день здесь – это несколько лет горя во внешнем мире. Каюсь, я согласилась выслушать Эрасти только потому, что надеялась увести его с собой, но прав оказался он, а не я. Меня извиняло лишь то, что я была куда менее умелым магом, чем он, да и знала намного меньше, Залиэль не пожелала нас просветить, а возможно, и сама не все понимала. Эрасти о многом догадался, лишь поговорив со мной. Что ж, хотя бы на это я сгодилась.
Мы сидели на золотой от одуванчиков траве под ясным весенним солнцем и говорили о гибели миров, проклятиях и грехах. Это было дико, нелепо и неестественно, как нелепы и неестественны ночные страхи, вытащенные на яркий свет. Но все, что говорил Проклятый, к несчастью, было правдой. У нас не оставалось другого выхода, кроме как подчиниться обстоятельствам. Мы с Эрасти оказались эдаким «засадным полком», удар которого в нужном месте и в нужное время решает исход битвы, и мы не имели права на ошибку.
То, что мы оба в Башне, для наших врагов секретом не являлось. Распутав «кокон», внутри которого ройгианцы упрятали Проклятого, я расписалась в своем присутствии. Надо полагать, «бледные» почуяли исчезновение своего заклятия и ждут нас снаружи. Если б Эрасти сразу же пошел за мной, у нас еще был бы шанс опередить их, да и то вряд ли. Время внутри и снаружи Сада Адены текло с разной скоростью. Во внешнем мире прошло тысяча пятьсот тридцать два года, а здесь всего лишь год. Не нужно обладать великим умом, чтобы сообразить, что здешний день примерно равен четырем внешним годам, а здешняя ора, соответственно, вмещает два месяца. Мы в любом случае имели шансы на «теплую» встречу у порога Башни. Да, скорее всего Эстель Оскора и Проклятый справились бы с «бледными», сколько бы их ни собралось, но при этом подняли бы на уши всех магов Тарры, а на это мы пойти не могли.
Нашей целью был не Ройгу и его прихвостни, а сидевшая в Сером море тварь. Кстати говоря, Эрасти полагал, что она давным-давно перебралась поближе и обозначила свое высокое присутствие в Арции исправлением пророчества Эрика, усилением циалианок и Скорбящих и прочими прелестями. Если Эрасти правильно сложил «два» и «два», то нам предстояло ни много ни мало, как для начала остановить пришествие Антипода (разумеется, несколько не в том виде, в каком его обещали клирики), а затем и последующий конец света. Мы не имели права на ошибку.
