Сола, помогавшая Агриппине ухаживать за Предстоятельницей, это знала. Наставнице как-то удавалось на некоторое время приводить Ее Иносенсию в божеский вид. Издали та выглядела вполне разумной, а потом ее уводили в покои, но Сола сопровождала ее туда и видела, как величественная и холодная красавица на глазах превращается в очумевшую от мяуна кошку. Вдоволь наоравшись и накатавшись по полу, Виргиния засыпала и просыпалась тупым и равнодушным животным, озабоченным лишь естественными потребностями. Разумеется, другие сестры предполагали, что с Предстоятельницей что-то случилось, но всей правды не знал никто.
Несмотря на это, орден за последние годы преодолел вожделенную ступеньку, почти сравнявшись по влиянию и с антонианцами, и с находящимися в явном упадке эрастианцами. Почти, потому что кардиналов по старинке выбирали лишь из числа мужчин, однако Генриетта в чине настоятельницы Фей-Вэйи вошла в конклав и приобрела там заметное влияние. Это требовало времени, немалых сил и постоянного пребывания в Кантиске, поэтому дела ордена все больше сосредотачивались в руках Агриппины.
На первый взгляд совершенно незаметная, Агриппина уверенно держала бразды правления. Поговаривали, что еще не известно, кто при ком: Агриппина при Генриетте или Генриетта при Агриппине. Солы эти хитросплетения пока что не касались, равно как и затянувшаяся война между ифранской Еленой и арцийкой Дианой, каждая из которых мечтала уна-следовать Рубины Циалы и прикладывала немало усилий, чтобы заполучить сторонников среди владык мирских и светских.
Сестра Анастазия старалась держаться подальше от этой склоки, и не только потому, что не хотела оказаться между молотом и наковальней, но и потому, что ей, как и Агриппине, были неприятны обе соискательницы. Сола-Анастазия твердо уяснила, что она не сможет служить Творцу и святой Циале, интригуя и пробиваясь наверх. Она хотела покоя и свободы. Когда четырнадцатилетней девочкой родственники упрятали ее в монастырь, она неделю проплакала, потом смирилась. Потом в ее жизнь вошла Агриппина, и Соланж обрела, казалось, навсегда утраченные дом и тепло. Фей-Вэйя стала ее родиной, ее никто не трогал, не поучал, не распекал. Сестры относились к ней хорошо, а наставница и вовсе стала родным человеком. Так Соланж и жила, все реже вспоминая дом, рано умерших родителей, двоюродную тетку, прибравшую к рукам наследство, ее подслеповатых дочек. Родственница зря боялась, что хорошенькая кузина перейдет им дорогу, Сола не собиралась возвращаться в Ноаре.
Она не принадлежала к числу виднейших аристократок, да и способностей, на которые проверяли всех новеньких, у нее не оказалось. По прошествии трех лет она могла или принять постриг, или вернуться в мир. Девушка честно, как того требовал устав, съездила домой, убедилась, что дома у нее нет, и с радостью отправилась обратно. Агриппина выслушала ее и решила, что ей лучше задержаться в монастыре до совершеннолетия. Послушание – это еще не постриг, зато по достижении совершеннолетия она получит право сама решать свою судьбу. Бланкиссима не хотела оставлять ее в монастыре навсегда, а Соланж как- то не задумывалась о том, что будет потом. Она исправно молилась, исправно шила бисером, трудилась на кухне и в саду и обучалась целительству, а вечерами вела задушевные беседы с Агриппиной. Свободное время, если оно вдруг появлялось, Анастазия предпочитала проводить в библиотеке, изучая старые трактаты и особенно стихи древних поэтов, почему-то оказавшиеся в монастырском собрании.
Через три года ее послушание закончилось, но странные сны, смысл которых был неясен и самой бланкиссиме, вернули девушку в обитель. Даже Агриппина и та больше не настаивала на ее уходе. Бланкиссима собственноручно обрезала новой сестре смоляную челку. Так Соланж Ноар исчезла и появилась сестра Анастазия. Вместе со старой жизнью исчезли и тревожные сны. Спустя год Агриппина взяла девушку с собой в Кантиску, Сола с некоторым страхом ждала ночи, но кошмар обошел ее стороной. Спустя еще полгода бланкиссима отправила ее на несколько месяцев ухаживать за одинокой сигнорой, отписавшей ордену все свое немалое состояние. Соланж было строго-настрого велено немедленно возвращаться, если ночной ужас вернется. Обошлось. После этого обе уверились, что непонятный кошмар исчез навсегда. Агриппина думала, что они поторопились с постригом, а вот Анастазия не жалела ни о чем.
Годы текли, как вода, пока в первый день прошлой кварты ее не пригласила бланкиссима, объявившая, что отныне ей предстоит жить на севере. Анастазия знала, что в Тагэре сестринство не жаловали, да и к самой Церкви относились с меньшим почтением, чем в прочих провинциях. Потомки еретиков, северяне, хоть и исполняли основные обряды, предпочитали, чтобы клирики не лезли в их дела. В этом смысле вырванное у герцога согласие, чтобы его жена, так же как и жены других владетельных сигноров, приняла наперсницу, выглядело победой.
Бланкиссима немного рассказала Анастазии про властителей Тагэре, под крышей которых ей предстоит жить. Будущая наперсница узнала, что отец герцогини, ее братья и старший племянник склоняют герцога заявить о своем праве на престол, но он пока колеблется. Север Арции не признает власти Лумэнов, и достаточно одной искры (бланкиссима это подчеркнула), чтобы заполыхала гражданская война, к которой арцийское сестринство не готово. Анастазии нужно вести себя очень осторожно, главное, чтобы жители Тагэре к ней привыкли. Она должна помогать всем, кто попросит у нее помощи, кому явно, а кому (особенно женщинам) и тайно. Про семейство Тагэре Агриппина рассказала не так уж много. Брак, задуманный отцом Эстелы как политический, обернулся любовью. Герцогиня чуть ли не каждый год радует мужа очередным ребенком, правда, некоторые умерли в младенчестве, но Филипп, Эдмон, Марта, Жоффруа и Лаура здоровы и духом и телом. В Тагэре часто бывает брат Эстелы Рауль со своим племянником, тоже Раулем. Анастазии следует как можно больше узнавать обо всех этих людях и передавать собранные сведения в Фей-Вэйю через личных посланников Агриппины. Возможно, в будущем ей предстоят более серьезные дела, но пока она должна просто жить и смотреть по сторонам, а не в книги и не на звезды.
Бланкиссима говорила о вещах, которые Соле были не интересны и не нужны, но она их честно запоминала. Оказывается, ее отсылают из ставшей ей родной обители потому, что в Генеральных Штатах вовсю заговорили о том, что государству нужен наследник, а поскольку, кроме сына и дочери меченного кошачьей лапой временщика, в семействе Лумэнов детей не наблюдается, корона должна перейти к Шарлю Тагэре – «вдвойне Аррою». Герцог молчит, но почему? Не хочет? Выжидает? Или его нежелание – лишь хорошая мина, а на деле он при помощи тестя готовится стать сначала наследником, а потом и королем? Сола должна это понять, так как будет жить в доме Тагэре, а слуги всегда знают все, что знает подушка их сигнора.
Соланж обещала исполнить наказ наставницы, хотя и не была уверена, что справится. Она смутно вспоминала Мунт, площадь Ратуши, высокого светловолосого человека на эшафоте, вспышку света, восторженные крики. Тогда девочке было не до удивительных событий, происходивших перед ее глазами, ее отчего-то охватило чувство страха, рассеявшееся, только когда ее увели в дом Трюэлей. Молодая циалианка честно пыталась вспомнить, как выглядел герцог, но у нее не получалось.
Весна и зима все еще тянули друг на друга снежное одеяло. Днем ясное солнце заливало Эльту и герцогский замок горячим весенним светом, по ночам зима брала свое. В результате их совместных усилий крыши, стены и балконы родового гнезда Тагэре украсили причудливые ледяные наплывы и сосульки, которые приходилось сбивать, чтобы они не свалились кому-нибудь на голову. Сосульки плакали от жалости
