– Нельзя ломать, – пояснил усатый, – там, у нутрях, наш теньент. Еще озлится… Мы до адмирала Джильди спослали… С утречка еще. Думали, не дождемся.
– Отца не было дома, – зачем-то объяснил задержку Луиджи, – пришлось посылать за мной в палаццо Сирен.
– Сколько дверей в доме? – перебил Алва, сбрасывая мундир и проверяя пистолеты. – Четыре или больше?
– Четыре, – неожиданно тонко пискнул стражник. – В Фельпе в любом приличном доме не меньше четырех дверей. Две для слуг, и две для господ – парадная и садовая.
– Войдем через сад. Трое – с лошадьми, шестеро – к другим дверям, остальные – за мной.
Скрипнула ореховая калитка, качнулись доцветающие мальвы и лукитеры, под ногами захрустел разноцветный гравий.
Терраса была пуста. Опрокинутые кресла, на столе корзинка с засахаренными фруктами и пустая чашка из-под шоколада… Странно, что нет мух. Дверь в дом заперта. Не закрыта, а именно заперта, зато доходящие до пола окна лишь притворены. Луиджи засмотрелся на задернутые занавеси, наступил на что- то мягкое и неживое и отскочил.
У его ног бараньей тушей лежала собака. Большая, кудлатая, мертвая. Оскаленная пасть, вывалившийся язык… Ужас!
– Закатные твари! Траванули! – выдохнул лупоглазый стражник.
– Все может быть, – Алва присел на корточки, разглядывая пса. – Знаете его?
– А то как же, здешний он…
Рокэ поднялся, зачем-то тронул сапогом свалявшуюся шерсть, оглянулся на стражников, топтавшихся за спиной, и резко рванул оконную створку. Та подалась с легкостью; Алва, не оглядываясь, шагнул внутрь, за ним бросился его порученец. Луиджи промедлил, тело, обычно такое послушное, отказывались повиноваться.
– Пусто, – донесшийся изнутри голос был совершенно спокоен, – но беспорядок жутчайший.
Тело наконец соизволило вспомнить о своих обязанностях, и Луиджи оказался в гостиной, родной сестре той, в которой они позавчера пили. Странно, будь сейчас глубокая ночь, завывай за окнами ветер и свети полная луна, капитану Джильди было бы проще. Ночи для того и существуют, чтоб случалось нечто страшное и противоестественное, но днем?!
В получасе ходьбы от Данунциато клубился городской рынок, рыбники торговались с кухарками, канатные плясуньи завлекали разряженных горожан, гадалки предсказывали судьбу, цирюльники стригли, брили, помадили. Люди суетились, веселились – одним словом, жили, а здесь валялись опрокинутые кресла и столики и поблескивало битое стекло.
Было тихо, мухи – и те молчали. Затем откуда-то из глубины дома раздались шуршанье и сдавленное то ли хихиканье, то ли наоборот. Рука Луиджи дернулась к эспере, но облегчения это не принесло. Капитан оглянулся – стражники хоть и вошли в дом, но жались к спасительному окну, спасибо, хоть не орали. Джильди сжал зубы и раздвинул бархатные занавеси. В уставленной статуями зале с нишами не было ни души. Рокэ, видимо, прошел в цокольный этаж. Луиджи воровато оглянулся на сулящее спасение окно. Разумеется, он спустится вниз, но сначала обойдет залу.
По сравнению с разгромленной столовой она казалась совершенно целой. В застекленный фонарь лился солнечный свет, мраморные юноши и девы закатывали пустые белые глаза, высоко вздымая кто гроздь винограда, кто светильник, кто тамбурин. В столбах света танцевали пылинки, ковры были целыми, кресла и скамьи стояли ровно. Луиджи медленно двинулся от статуи к статуе, чувство тревоги не то чтобы совсем исчезло, но стало почти привычным. Капитан миновал полукруглую нишу, в которой гнездился обитый атласом диван, обогнул пастуха и пастушку, и тут в углу что-то шевельнулось. Человек… Женщина!
Она сидела на корточках и таращилась маленькими злыми глазками. Желтое бархатное платье было измято, из-под порванной головной сетки выбивались спутанные волосы, и все равно Луиджи ее узнал. Узнал, хотя и не помнил имени. Это была помощница Зои, рассказавшая про Поликсену. Хоть какой-то свидетель! Капитан выдавил из себя улыбку и шагнул к бывшей «пантере». Та попятилась. Закатные твари, чего она боится?
– Сударыня… – Разрубленный Змей, как же зовут эту грымзу? – Сударыня, успокойтесь, худшее позади…
«Пантера» снова отступила. Теперь она прижималась к стене, между ней и Луиджи был залитый какой- то дрянью пуф на золоченых свинячьих ножках.
– Сударыня… – Бордонка открыла и закрыла рот, показав белые молодые зубы. Луиджи вздохнул и взялся за пуф. – Сударыня, вам не надо меня опасаться. Прошу вас…
Договорить капитан не успел. Женщина с исступленным визгом подскочила и бросилась на Луиджи. Капитан к нападению был совершенно не готов, а сухое жилистое тело ударило не хуже пушечного ядра. Джильди отлетел назад, свалился лицом вниз и почувствовал, как что-то впивается ему в шею. Попытался перевернуться – неудачно. Воздуха не хватало, перед глазами плясали круги, его рвали чьи-то когти, затем раздался грохот, навалившаяся сверху тварь вздрогнула, а на шею Луиджи хлынуло что-то горячее. Капитан дернулся, пытаясь сбросить придавившее его тело. Ему помогли, Луиджи с трудом сел, поднял голову и увидел сначала валяющийся на полу пистолет, который еще дымился, потом талигойца.
Герцог присел на корточки и резко нагнул Луиджи голову; капитан вскрикнул, скорее от неожиданности, чем от боли.
– Ничего страшного. Вам необходимо вымыться, переодеться и прижечь укусы, – объявил Алва, – для начала касерой. Прошу меня простить, я был вынужден пожертвовать вашим камзолом.
Луиджи тупо кивнул, тронул себя за шею, поднес пальцы к глазам. Руки дрожали, на них была кровь и еще что-то жирное и отвратительное. Мозги! Мозги набросившейся на него сумасшедшей. Но где остальные «пантеры»? Джильди попробовал вскочить, от резкого движения голова пошла кругом, он упал бы, не подхвати его порученец Ворона, как бишь его?
– Спасибо…
– Не стоит, – отчеканил парень, хотя лицо у бедняги было белее свинцовых белил.
