– Герард, приведите капитана в порядок и ждите в саду, а сюда пригоните парочку стражников.
Луиджи хотел возразить, но голова вновь закружилась, он вцепился в плечо Герарда, и дальнейшее утонуло в каком-то тумане. Джильди не помнил, ни как они выбрались из дома, ни кто помог стащить испакощенный камзол. Кто-то лил воду, кто-то держал полотенце, кто-то прикладывал смоченные касерой тряпицы к шее и рукам. Затем Луиджи дали хлебнуть обжигающего пойла, и проклятая дрожь немного отступила. Капитан Джильди привык и к бурям, и к абордажам, но свихнувшаяся «пантера»…
Герард чуть ли не волоком дотащил его до подстриженной лужайки, окаймленной цветочным бордюром. Капитан Джильди сначала сел, потом лег, но лежать и смотреть в пустое небо было страшно, и он вновь сел. Герард примостился рядом. Парень молчал, глядя в сторону проклятой виллы. Мух по-прежнему не было, как и воробьев с голубями. За забором раздались звон, топот, грубый говор, вскоре стихшие, – прибывшие вошли в дом, затем послышались шаги, и Рокэ Алва бросился на траву рядом с Герардом.
– Кончено, – сообщил он, поймав взгляд Луиджи. – Зоя пропала, остальные рехнулись и забились в погреб. Насколько я понял, пленницы передумали на предмет своего пантерства и теперь считают себя крысами. Заодно со слугами и теньентом. Сейчас их выловят и отправят в приют умалишенных. Как вы?
– Жив, – руки Луиджи непроизвольно метнулись к шее, – я обязан вам жизнью. Опять…
– Сочтемся, – махнул рукой талигоец, срывая несколько бархатцев. Джильди, трусливо повернувшись спиной к заколачиваемой вилле, пересел поближе к мявшему резные листочки маршалу. Капитан любил запах бархатцев – горький, полынный, щемящий. Будь у неизбежности запах, она пахла бы именно так.
– Эта женщина… Она была помощницей Зои Гастаки.
– Может, и была, – глаза Рокэ не отрывались от рыжих лепестков, – но на вас напала крыса. Загнанная в угол крыса. Ваше счастье, что человеческие зубы не ахти какое оружие, а как пользоваться руками, она забыла.
– Крыса, – повторил Луиджи, – почему?..
Алва промолчал. Сзади быстро стучали молотки, обычных смешков и разговоров не было – мастерам не терпелось покончить с работой и уйти.
– Монсеньор… Монсеньор, я уже их видел.
Луиджи вздрогнул и уставился на заговорившего Герарда, словно на какое-то чудо.
– Кого «их»? – переспросил Рокэ, не поднимая головы.
– Которые думают, что они крысы…
– И где? – в голосе маршала вновь звучала всегдашняя ирония, но Луиджи не очень-то верил в спокойствие талигойца.
– В Кошоне, – очень тихо произнес адъютант. – Это были слуги… Наши слуги… Мы вернулись из Олларии, ворота закрыты, стучали, никто не подходил… Пришлось лезть через забор. Отец исчез, слуги сошли с ума.
– Все как здесь? – Алва говорил так, словно спятившие и исчезнувшие люди были для него делом обычным.
– Нет, – покачал головой Герард. – У отца спальня выстыла, как после зимы… Ну, как если бы в доме никто не жил. И в конюшне один денник выгнил совсем… И второй раз тоже…
– Значит, был и второй раз? – Рокэ оторвался от бархатцев. – Такие занимательные истории, Герард, нельзя держать при себе.
– Простите, монсеньор. Я не думал, что это может быть важно.
– Важным может быть все. Как и не важным. Так что случилось во второй раз?
– Отец вернулся. Мертвый. И увел Циллу… Это моя младшая сестра… То есть была сестра… Она ушла через окно, а спальня сгнила. Тогда мы и уехали в Олларию, к бабушке… Но и там тоже…
– Он пришел снова?
– Да, – Герард стал еще бледнее, – в Октавианскую ночь… Я с братом… Мама велела нам уходить по крышам, а он там стоял… Хотел нас забрать. Говорил, иначе нас сожгут…
– А вы, значит, не ушли?
– Нет… Мы его прогнали. Нас Дениза научила, наша с Селиной кормилица. – Юноша осекся, глядя на своего монсеньора, тот молчал. Герард немного поколебался и добавил: – Дениза говорит, выходцы не заходят, пока их не позовут. И еще они старого заговора боятся.
– Четверного? – переспросил Рокэ. – «Пусть Четыре Ветра разгонят тучи, сколько б их ни было…»
– Да, – кивнул Герард.
– Больше капитан Арамона вас не трогал?
Парень покачал головой:
– Простите, монсеньор…
– Никогда не проси прощения, если не виноват, это неразумно, – светским тоном заметил герцог, но его мысли явно были где-то далеко.
– Я постараюсь, монсеньор.
– Надеюсь. Покаяния – удел ничтожеств. А теперь отправляйся к Скварца. Пусть Валме проводит госпожу в дом ее родителей и возвращается в палаццо Сирен. И не забудь объяснить, что делать, когда приходят выходцы.
– Слушаюсь, монсеньор.
