то рыжулю. Жужанну никто не подбрасывал, но толстуха не унывала, размахивая, словно платком, вышитым передником. С треском разорвалась очередная шутиха, Матильда вновь ощутила под ногами камни, рассмеялась в лицо капитану, оказалась в объятиях доезжачего, в который раз сообщившего, что она – красавица. Врет, но как кстати! Вдовица дернула Ласло за ухо, прошипела «укушу», скрипки взвизгнули, кавалеры вновь поменяли дам, и принцесса обхватила необъятную талию Имре Бибока.
– Ух ты! – выкрикнул изрядно набравшийся комендант. – Барышня!
– Ух я! – показала язык Матильда. – Имрек, а покажем-ка мы им!
И они показали. Имре хоть и отрастил себе три пуза, прыгал, как мяч, топал, хлопал, вертелся, припадал на колено, Матильда скакала вокруг. Так она не плясала даже в ту сумасшедшую ночку, когда Ферек… Дурак он, этот Ферек.
Как-то вышло, что остальные остановились, глядя на них и хлопая в ладоши:
Луна висела прямо над головой, изо всех сил освещая искрящуюся от инея дорогу, а по обе стороны лежала тьма, древняя и тревожная. Сухая гроза давно отгремела, ветер стих, тучи развеялись, но лучше б они остались. Робер сам не понял, когда непонятный восторг сменился еще более непонятной тревогой. Все было спокойно: деревья на обочинах – и те не шевелились. Над Черной Алати стояла дремотная тишина, но Иноходец предпочел бы ненастье или, на худой конец, нападение разбойников, которые, по слухам, шуровали в здешних краях, не забираясь, однако, в окрестности Сакаци. Неудержимо захотелось проверить пистолеты, но Робер сдержался. Если шарахаешься от темных кустов, не шляйся по ночам, а сиди дома у огонька под образами. А поехал – кончай трястись!
Дракко наступил на сухую ветку, та хрустнула, и звук этот показался громче крика. Робер невольно вздрогнул, вполголоса выругался и постарался сосредоточиться на дороге. Нет, дальше Яблонь он не поедет, выпьет вина – и спать. Ездить по ночам – глупость несусветная.
Сзади вздохнула Вица. Живое тепло одновременно успокаивало и возбуждало. Пожалуй, ляжет он сегодня не один. Хотя с чего это он решил, что Вица жмется к нему из похоти, мало ли, что девушка сболтнет от обиды на дружка? Она тоже может бояться! Наверняка боится, женщина как-никак, да и народ в Алати суеверный дальше некуда, хоть и смелый до одури во всем остальном.
В сумке завозился Клемент, раздался осторожный писк, и Робер, сам не зная почему, натянул повод. Крыс пискнул еще разок, потом зашипел – ему что-то не нравилось.
– Ой, гици, – зашептала Вица, – худо тут. Поехали назад…
Худо? Все оставалось на месте: дорога, небо с луной, лес, но крыс шипел, а Дракко втягивал ноздрями воздух с явным подозрением. Вернуться? Их на смех поднимут, особенно если Вица разболтается. Робер зачем-то коснулся кинжала и тронул поводья, но Дракко уперся. Он не хотел идти вперед, как когда-то не хотел в Агарис. Клемент рвался из сумки и, забыв о приличиях, возмущенно верещал.
– Гици, – Вица сзади теребила за плечи, – вернуться надо…
Робер кивнул, все еще не решаясь развернуть коня. Что же там впереди? Труп? Или и впрямь какая-то нечисть?
Цок, – раздалось в холодном воздухе. Цок-цок-цок– цок…
Лошадь! Почему же так жутко? Обычная лошадь, причем одна. Один всадник – не враг, с одним он управится. Или нет? Эпинэ лихорадочно дернул за узду, Дракко развернулся и карьером понесся назад, в лицо ударил ветер, кованые копыта загрохотали, как кагетские барабаны. Клемент заткнулся, значит, все правильно, крыс хотел, чтоб они повернули. Во имя Астрапа, что же там такое? Лошадь… Лошадь?.. Когда он болел, ему тоже чудилась лошадь, но он все забыл. Все, кроме страха!
Дракко мчался, словно за ним гнались закатные твари. Таким аллюром, да с двойной ношей, он скоро свалится. Что бы ни цокало на дороге, они от него оторвались. Робер натянул поводья, но жеребец продолжал хрипеть и рваться вперед. Эпинэ удалось остановить коня лишь с большим трудом, но, едва смолк стук копыт, послышалось знакомое неровное цоканье. Лошадь, если это была лошадь, плелась сонной трусцой, они летели наметом, но проклятый звук приблизился, хотя ночью слышно далеко. Разрубленный Змей, что за тварь навязалась на их головы?!
– Гици, – теперь Вица прижималась к нему всем телом, и Робер даже сквозь одежду чувствовал, как она дрожит. – Гици… Беда!
Он и сам видел, что беда, понять бы еще какая!
– Ты слышишь? – Робер заставил идти Дракко походной рысью, не давая сорваться в галоп. Если они уморят коня, им конец.
– Слышу, – горячее дыхание у щеки… Как же хорошо, что он не один. – Это Она!
– Она? Что это за тварь?
– Не знаю… Никто не знает… Она ночами ходит… Это очень плохо…
– Готов согласиться.
Вица не ответила, только изо всех сил цеплялась за его пояс. Проклятое цоканье становилось отчетливей. Да что же там за страсть такая?! Лисы, когда их гонят, исхитряются забраться на камень и поглядеть на охотников. Влезть на дерево? Много увидишь в такой тьме! Дорога петляет, с нее не свернешь, остается либо ждать, либо бежать. Дракко оглянулся на хозяина, в лиловом зрачке вспыхнуло лунное пламя. Конь чуял, что позади, хозяин – нет. Полумориск всхрапнул и без спросу сорвался в галоп, Робер его сдерживать не стал.
Они убегали от луны, а она недвижно висела над головами. Клемент притих, Вица тоже, в кромешной тиши слышался только топот Дракко, но Робер не сомневался – погоня не отстает. Теперь он точно знал, кто их преследует – лошадь без всадника. Эпинэ словно бы видел ее: толстая пегая кобыла с длинным светлым хвостом и давно нестриженной гривой, один глаз закрыт светлой челкой, над другим темное пятно. Тварь спала на ходу, но отвязаться от нее было так же невозможно, как от зависшей над головой луны. Робер отчаянно заморгал и затряс головой: видение исчезло, ощущение смертельной угрозы осталось. Он знал, чуял, где сейчас тварь, хоть и не представлял, откуда пришло это знание. И все равно Эпинэ дважды переводил Дракко в кентер, давая ему отдышаться. Сейчас главное – конь, без него они с Вицей – покойники, если не хуже.
