Монах убежал исполнять поручение, настоятель осенил себя Знаком и, тяжело опираясь на Посох святого Иоахимиуса, увитый неувядающими цветами, спустился в келью брата-лекаря. Там на скорбном ложе метался в горячке молодой атэв. Длинные спутанные волосы прилипли к высокому лбу, глаза были закрыты, губы пересохли и потрескались. Над больным хлопотал брат Дамиан, которому помогал молоденький послушник, а в углу на корточках сидел огромный чернокожий человек в белом атэвском одеянии. Предоставив лекарям делать свое дело, настоятель обернулся к нему, и тот вскочил быстро и бесшумно, как огромная кошка.
– Кто ты, сын мой? – Настоятель говорил по-атэвски медленно и доброжелательно.
– Я Нгоро, Черный Леопард из племени Зеленой Реки.
– Кто тот человек, которого ты привез?
– Принц Яфе, сын второй жены калифа Усмана.
Все стало ясно. Настоятель обители, хоть она и стояла в пустыне, был в курсе происходящего в Эр- Атэве. Обитель, хоть и находилась под покровительством калифов, связанных клятвой, данной шесть с лишним сотен лет назад великим Майхубом, вряд ли бы благоденствовала, не будь монахи внимательны не только к делам божеским, но и к человеческим. Владыка Иоанн знал, что покойный калиф Усман долгое время не мог отдать предпочтение кому-то из своих двоих старших сыновей. Сын первой жены принц Наджед был умен, сын второй – смел и весел. Кто знает, к кому из них склонилось бы сердце Льва Атэва, но Усман скоропостижно скончался в собственной постели, возможно, именно потому, что принц Наджед был умен.
Закон Баадука гласит: если отец перед смертью не сказал своего Слова, старший сын остается Старшим. Наджед получал корону, Яфе – смерть. Однако Яфе хотел жить. Узнав о смерти отца, принц понял все и вместе с верным рабом бежал на юг, намереваясь пересечь пустыню Гидал и добраться до земель мубу. Их преследовали, но им удалось вырваться из окружения и скрыться в пустыне. Увы, последняя из выпущенных наугад стрел поразила Яфе. Сначала рана не казалось опасной, но на третий день началась лихорадка.
Иоанн выслушал мубу и обернулся к целителю.
– Что скажешь, брат Дамиан?
– Святой Эрасти милостив к больному, – сообщил тот, – с его помощью я остановлю болезнь.
– Хорошо, – настоятель повернулся к чернокожему, – мы поможем твоему хозяину. Ты волен остаться с ним или уйти.
– Служба Нгоро кончена, – сверкнул тот белыми зубами. – Я спасал жизнь хозяин. По закону это давать свобода. Нгоро возвращаться Зеленая Река. Святой человек давать Нгоро конь, еда и вода.
– Ты получишь все, что нужно. Когда ты отправляешься?
– Нгоро едет сейчас. Нгоро спешит.
– Дайте ему все, что он просит, и проводите его. – Игумен пощупал пульс больного, покачал головой и вышел. Никогда еще милость калифов к святой обители не подвергалась столь суровому испытанию. Однако оставить умирающего без помощи противно воле Господа и святого Эрасти...
Две дюжины на четверых, да еще из-за угла, это много больше, чем нужно. Видимо, те, кто решили на них напасть, не сомневались в успехе, и все равно они не рассчитали. Рамиэрль слишком долго был разведчиком, чтоб его захватили врасплох, а того, чему он научился в своих скитаниях, не знали даже эльфы Луцианы, чего уж говорить о паладинах. Роман не забывал каждую ору прощупывать окрестности в поисках чужого разума и сразу почуял гостей. Люди. Более двух десятков, возбуждены, насторожены и уверены в себе. Прочесть чужие мысли Нэо не мог, но оценить настрой появившегося в заповедных краях отряда было нетрудно, равно как и разделявшее их расстояние.
Конечно, можно было предположить, что это были паломники, направляющиеся в очередное капище Арцея и завернувшие в Заповедную Рощу за поздними грибами, но Рамиэрлю сие казалось маловероятным. Больше всего чужаки походили на воинов, намеревавшихся захватить врагов, и Нэо даже знал, кого именно. Эльф с усмешкой оглядел своих спутников. Аддари опять препирался с Альмиком, хотя и без особого вдохновения, Норгэрель о чем-то думал, лльяма, похоже, спала, хотя кто этих тварей разберет. Почувствовав его взгляд, тварюшка вскочила и подбежала поближе, однако наскакивать не стала. Запомнила, что ему это не нравится.
– Ну что, Волчонка, – осведомился Рамиэрль у порождения Тьмы, – драться будем или как?
– Драться? – переспросил Норгэрель и замолчал, прикрыв глаза, пытаясь понять, что встревожило Романа. – А... Понял. Сюда идут. Стараются себя не выдать и очень уверены в себе.
– Слишком уверены, – кивнул Нэо, – их много, но это ничего не значит.
– О чем вы? – Альмик смотрел на них, не скрывая удивления.
– К нам идут гости, и сдается мне, что они нас не любят. Но вот как они догадались, где мы?
– Отец всегда может узнать, где я, – пояснил Аддари, – но он не хочет мне зла. Я уверен.
– Тебе, может, и не хочет, – вскинулся Альмик, – а вот нам хочет.
– Это не эльфы, – твердо сказал Норгэрель.
– Значит, паладины, – в глазах бунтаря зажегся нехороший огонек, – сколько их?
– Больше двух десятков точно, – невозмутимо сообщил Нэо, но Альмика это только распалило.
– Ты собираешься драться? – поинтересовался Норгэрель.
– А что еще с этой поганью делать?! Не бежать же! Хватит, побегали!
– Мы не бегали, – возразил Роман. – Мы искали Врата, и мы не можем быть уверены, что за нами идет охота. Мы не сделали ничего, что не вправе делать изгнанники. Или я ошибаюсь?
– Нет, – кивнул Аддари, – мы не пытались вернуться в Долину Света, не совращали смертных, не
