Глава 1
Ракана (б. Оллария)
399 года К.С. 21-й день Осенних Волн
1 Проклятая духота – горячая, вязкая, неподвижная. Придду называют севером, но лето здесь жарче, чем в продуваемой всеми ветрами Эпинэ. Правда, длится недолго – пару месяцев, и все!
Гельбе?! Что он здесь позабыл? Разве что молодость и спокойную совесть. Теньент Эпинэ твердо знал, где – свои, а где – чужие, маршал Эпинэ, если он, конечно, маршал, не знает ничего.
Приподнявшись на локтях, он выглянул из-за горячих камней и увидел радугу! Семицветная арка поднималась из-за Лауссхен и уходила куда-то в холмы.
Темно-серое, предгрозовое небо, ослепительный свет невидимого солнца, каменистые проплешины в полумертвой траве, на миг ставшие слепяще-белыми, запах пыли и отцветающего полевника, а над всем этим – колдовская арка... Радуга – это ворота в Рассвет. Или не в Рассвет, какое это имеет значение, ведь до них все равно не добежать.
...Всадник вырывается из-за низкой гряды и наметом мчится по притихшей равнине, топча пыльные лиловые плети. Какой карьер! Гривастый буланый зверь не бежит, а летит, лишь слегка касаясь копытами жаркой, дрожащей над землей дымки. Это не торский увалень, это полумориск, если не мориск! Откуда?
Буланый перескакивает иссохший ручей, замирает на краю извилистой трещины и вновь несется в лиловые от полевника холмы. Мимо одинокого дерева, мимо большого белого камня с черной отметиной, мимо холма, на котором они так ловко затаились.
– Повод! Выбери повод!!! – Альберт Ноймаринен, забыв, что они в засаде, вскакивает во весь свой фамильный рост, размахивает руками.
Всадник не слышит. Или не понимает. Или не желает понимать. Ошалелый от бега мориск рвется к радужным воротам. И к смерти, что караулит на гряде. Глупой, пошлой, ненужной!
– На себя! Слышишь, ты!
Когда он понял, что неизвестный гонится не за радугой, а за смертью? Когда тот не повернул головы на крик Альберта? Или чутье наездника подсказало, что это не сбесившийся конь несет растерявшегося седока, а рехнувшийся наездник гонит буланого на дриксенские пули. Дурак! Дурак и мерзавец!
– Ты куда?! – этот вопль предназначен уже ему, этот и все последующие, но с ним ничего не случится. Скорее всего...
– Стойте!
– Что ты делаешь?!
– Монсеньор!
Стук копыт, сумасшедшее солнце бьет в глаза, крики удаляются, тают в пыльном мареве. Пыль, какая же здесь пыль! А буланый хорош, и он впереди, слишком впереди. Времени на погоню нет: дриксенцы – не слепые. И не святые.
Вытянутая в сумасшедшем беге опененная шея, бьющая по ветру грива, черный мундир, алые перья на шляпе – парадные перья! Дурак, не все ли равно, в чем подыхать? Копыта колотят белые камни, сбивают полевник, льнянку, отцветшие колокольчики. Еще пять минут, и он догонит, но этих минут у него нет – сейчас буланый перескочит еще одно русло, и всадник превратится в мишень. В отличную мишень... Сто?ит ли человек коня? Конь не ударит в спину, не возликует от чужой боли, не обманет... Закатные твари, зачем он это делает. Для кого?!
Самоубийца уходит вбок... Хоть в этом повезло, иначе пришлось бы самому... Готовится к прыжку, но прыжка не будет! Леворукий бы побрал гайифские пистолеты! Рука как неживая...
Буланый спотыкается, передние ноги подгибаются, бедняга ныряет мордой вниз, в пыльно-
