посадят в Багерлее, но я все скажу!
– Ну, скажете, – не удержался Робер, – а дальше что?
– Он... – глазки Ларака стали почти большими. – Он знает?
Знает, но не понимает. Не от жестокости, от уверенности в своем праве и в своей будущей силе и славе.
– Сударь! – не отставал кузен Дикона. – Нужно что-то делать. Люди гибнут, вы... Вы понимаете, что скоро начнется голод, а потом бунт? Неужели вы станете вешать голодных?
– Реджинальд. – Почему он это понимает, а Дик – нет? Хотя Ларак старше лет на десять, он и Эгмонта помнит, и то, что было после. – Мы почти приехали. Вы во многом правы, мы еще об этом поговорим, а пока – молчите. Словами вы ничем не поможете, а дело для вас найдется. Обещаю.
– А что я могу? – толстяк выглядел удивленным, не испуганным, а именно удивленным. – Я – никто, бывший чиновник бывшего казначейства.
Глава 2
Ракана (б. Оллария)
399 года К.С. 21-й день Осенних Волн
Высокая глухая стена, деревья, помнящие чуть ли не маршала Эктора, массивные ворота с гербами, привратницкая, больше похожая на донжон, и гербы, гербы, гербы...
Кем надо быть, чтоб поместить на щит морскую гадину? Или вначале это был не спрут, а нечто более приятное? Кто знает, как возникли символы Высоких Домов, но смысл в них наверняка был. Древние ничего не делали зря, это потом люди стали великими путаниками.
Сержант Дювье стукнул бронзовым кольцом в кованую створку. Привратник был на месте и, похоже, знал гостей в лицо, потому что без лишних вопросов загремел запорами. Не прошло и получаса, как узкая дверца распахнулась, явив миру здоровенного детину в лиловом и сером, за плечами которого маячило еще несколько вояк. И как только Вальтер Придд угодил в Закат при такой-то бдительности?
– Чем могу служить? – пробасил приворотный спрут.
– Герцог Эпинэ с поручением от Его Величества, – отрезал нахватавшийся дворцовой премудрости Дювье, хотя никакого поручения не было.
Спрут поклонился, но с места не двинулся. Ворота открыли другие, такие же хмурые и почтительные. До сих пор оплакивают Вальтера или не умеют улыбаться?
– Сэц-Ариж, – Никола не одобрит, ну и пошел он к кошкам, – проводите виконта Лара и возвращайтесь.
Приказание Жильберу не понравилось, но возражать при чужих слугах он все-таки постеснялся. И на том спасибо.
– Здесь врагов нет, – друзей тем более, но Спруты гостя в своем доме не тронут. Не так воспитаны. – Вы меня поняли?
– Да, Монсеньор, – заверил борец за Великую Эпинэ. Южане развернули коней, окружая Ларака, скрипнули ворота. Робер не любил звуков задвигаемых запоров у себя за спиной, но оставлять ворота настежь в нынешней Олларии опрометчиво.
Повелитель Молний молча спрыгнул с Дракко на почтенные квадратные плиты. В гнезде Приддов все было опрятным и старым, вернее, старинным. Представить на здешних воротах новенькие гербы? Да легче вообразить поющую каракатицу!
– Монсеньор ждет вас, – доложил пожилой слуга со шрамом через полщеки, – к сожалению, он не может спуститься.
– Я знаю, – бросил Робер и сделал шаг в полутьму. Грозно хлопнула чудовищная дверь, запахло траурными смолами. Спруты, как к ним ни относиться, были в этом доме на своем месте, а вот он – нет.
Мягкий, прижатый медными прутьями ковер глушил шаги, похоронная тишина пеленала не хуже савана, слуги со свечами напоминали о выходцах. Неприятный дом, построенный неприятными людьми. И дело тоже неприятное.
– Сюда, Монсеньор.
Еще одна захлопнувшаяся дверь. Запах кипарисовой хвои, закатные отблески камина, полумрак и тишина.
– Добрый вечер, герцог. Рад вас видеть.
Не больше, чем я тебя, но вежливость обязывает, а положение – тем более.
– Добрый вечер, сударь. Как вы себя чувствуете?
– Благодарю вас, все в порядке. Присаживайтесь. Признаться, я не осведомлен о ваших вкусах. Какое вино вы предпочитаете?
– Красное. Я же южанин.
– Сейчас подадут, – рука с тяжелым кольцом-печаткой тянется к звонку. – Позвольте спросить, вы не голодны?
Его завтрак остался дома, обед съел Никола, но ужинать он будет не у Приддов. Если вообще будет.
– Благодарю вас. Только вина.
– Герхард, принесите красного и зажгите побольше свечей.
– Слушаюсь.
