пределы. Утренний Ветер родился много позже старых войн, он не видел эльфийских лошадей, переживших всадников. Опал был первым.
Конь застыл, понуро опустив голову, если б Клэри тронул поводья, иноходец покорно пошел бы вперед, но рыцарь Осени медлил, подставив лицо наползающему вечеру.
Художник не знал, как расскажет миру о гибели Лебедей, но он сделает это, хотя лучшим памятником Эмзару станет победа над Ройгу, вархианским злом и прочими бедами, нависшими над Таррой. Их, этих бед, слишком много даже для богов, давным-давно отринувших этот мир…
Опал снова обернулся и жалобно заржал. Клэри погладил осиротевшего скакуна, но тот вряд ли это заметил. Рыцарь Осени оглянулся и не увидел ничего, кроме терявшейся в лесу дороги. Если он переживет войну, то высечет из мрамора плачущего коня. Он будет стоять над озером среди опустивших в воду ветвей серебряных ив, конь с пустым седлом, который не хочет пить, потому что вода пахнет кровью. Но Эмзар отдал ему Опала и отправил в Гелань не для того, чтобы останавливался на полдороге!
– Опал, – собственный голос показался эльфу чужим, – аи куэ веньириэ, эмико. Нуэсто девиа анэтэ муэри э нинос эфина со нуэсто мора [53].
Этот язык теперь поймут только Рене, Герика и Эрасти, но для них он не родной и никогда родным не станет. Речи эльфов растают в небе, как растаяли в ней слова Первых богов Тарры, ставшей отныне миром смертных. Только он и Опал будут думать на смолкнувшем языке, хотя, кто знает, думают ли лошади, но они плачут. Королевский иноходец вскинул голову и стрелой понесся вперед, обгоняя приближающуюся ночь и пытаясь сбросить потерю и тоску, всадников, которых обречен таскать на себе до последнего вздоха. Клэри не сдерживал неистовый бег, в лицо бил ветер, мелькали черные ели, испятнанные тяжелым белым снегом, между ними и Вархой вставали леса, холмы, скованные льдом реки и речушки, но что значит расстояние для тех, кто любит и помнит? Что значит жизнь для тех, кому нечего терять?
Одинокий эльф на белой лошади всю ночь гнался за Волчьей Звездой, звездой Войны, зажженной ушедшим богом, познавшим боль и научившимся прощать.
НЭО РАМИЭРЛЬ
– Ангес? – обведенные темными кругами глаза Ларэна потеплели, – я любил его. Не как повелителя, как друга. Он и был другом… Ангес попросил меня остаться и помочь Тарре, и я остался. Тарру я тоже любил…
– Воин сказал, что ты стоил дороже всех его братьев, – улыбнулся Рамиэрль. – Он сожалел о твоей гибели, очень сожалел…
– Ангес помнил друзей, жизнью я обязан именно ему… Погоди, – Лунный перебил сам себя, – смотри!
Нэо обернулся и словно вновь оказался на Лунном острове, когда огненный талисман Залиэли превратился в растрепанный костер. Какая-то сила весьма успешно ломилась в Варху. Роман сжал кулаки, все повторялось – страх за друзей, невозможность помочь, беспомощность и бессмысленность. Эмзар из последних сил защищал ставший ненужным рубеж, вместо того чтоб ударить по врагу. Если б он превратил Кольцо в Копье Света! Перед таким оружием устоят только боги, но Лебеди спасали не себя, а Варху…
– Они все погибнут, – прошептал подбежавший Норгэрель. Роман промолчал, хотя ему захотелось взвыть от бессилия. Это за него проделала лльяма, Рамиэрль цыкнул, и огневушка замерла, обиженно окутав себя облаком искр.
– Что же делать, – руки Аддари сжимали бесполезный лук, – они нас не услышат?
– Даже если услышат, не поверят, – пробормотал Нэо. – Варха – логово лжи и предательства, Эмзар это знает…
– Надо думать о другом, – Лунный король не отрывал глаз от умирающего пламени. – Если Кольцо не выдержит, драться придется вам…
– Оно не выдержит, – покачал головой Норгэрель, – и вряд ли этого врага остановят стрелы и мечи.
– Хотел бы я знать, кто там, – прошептал Ларрэн.
Лльяма тоже хотела это знать. Огневушка уразумела, что творится что-то неправильное и сюда вот-вот ворвется враг. Глаза твари из Бездны налились жаром, по хребту побежали огненные волны, она даже немного выросла. Лльяма медленно, словно охотничья собака, двинулась вперед, оставляя на сероватых плитах дымящиеся черные следы.
Нэо, у которого не хватало сил смотреть на умирающее пламя и думать, что творится на той стороне, уставился на любимицу. Почувствовав взгляд, лльяма повернула раскаленную башку и открыла пасть.
– Выправилось! – слова Аддари заставили Нэо поднять глаза. Кольцо и впрямь вновь стало стеной сияющей синевы, расцветающей наверху огненными завитками. На первый взгляд все казалось прежним, и Рамиэрль сам не понял, почему вместо облегчения испытал ужас.
– Что-то не так, – в голосе Норгэреля не было радости, – эти сполохи и этот плач… Такого раньше не было, что они делают?!
– Они умирают, – сказал Ларрэн, – вернее, уже умерли.
Битва продолжалась, но узники Вархи могли лишь смотреть и слушать. Ранее безмолвное Пламя звенело, как звенят рвущиеся струны, а языки огня походили на бьющиеся в агонии крылья. Четверо эльфов стояли молча, лльяма тихонько поскуливала, и ее жалобы сливались со стонами Кольца. Пытка тянулась бесконечно, а потом огненная стена лопнула. В образовавшуюся брешь метнулось белесое щупальце, но края раны стремительно сошлись, и мутная мерзость исчезла в лазурном сиянии.
Пламенные крылья взметнулись и опали. Стена подалась назад, изгибаясь эллским луком, и остановилась чуть ли не у самой морды лльямы, вновь выправилась, прыгнула к самому небу и на миг расступилась. Этого хватило, чтобы внутрь ворвался сгусток холода и смерти, на который бросилась осатаневшая лльяма. Перед Пламенем Бездны туманная тварь оказалась бессильна. Огневушка злорадно взвыла, и ее маленькая победа словно бы придала Силы Стене. Надолго ли? Лльяма сделала пару шагов вперед, готовясь к новым подвигам.
Что ж, по крайней мере, один из них встречает врага во всеоружии. Жаль, Волчонка слишком мала: чтоб управиться с ТАКИМ врагом, нужна не искра, а море огня, океан, бездна… Бездна! От произнесенного мысленно слова стало жарко. Перед глазами встало пламя Ангеса, отгородившее Луциану от Фэрриэнна,
