— Похвально, что вы усваиваете не только уроки фехтования. — Ойген очень пристально посмотрел на упрямого лейтенанта. — Я полагаю, господин фок Фельсенбург, что вы имеете значительный шанс встретить на родине шутников, которые спросят, чему вас научил плен. И вам следует показать, чему и насколько успешно.
— Приложу все усилия. — Руперт покраснел, но почему, Луиджи не понял. Кальдмеер, видимо, тоже. — Господин адмирал, вы можете… вы можете списать меня с флагмана, но я вас не оставлю. Господин командор, я требую, чтобы господин Кальдмеер перешел Хербсте первым!
— Руперт! — Кальдмеер слегка повысил голос. — Приказываю вам… доложить генералу Гутеншлянге о моем скором прибытии и встретить меня на середине Хербсте. Исполняйте!
— Слушаюсь, господин адмирал цур зее, — отчеканил строптивец. Олаф тронул шрам на лице и уставился куда-то вдаль. Вспомнил предупреждение Бешеного или просто голова болит?
— Сперва я должен принять выкуп, — бодро объявил Луиджи. — Пожалуй, пора его встречать, иначе какой же я, к кошкам, фельпец?
— Господин Джильди, — скучным голосом объявил Райнштайнер, снимая с седла нечто завернутое в парусину, — подождите. Прошу вас засвидетельствовать, что я возвращаю господину Кальдмееру его шпагу. Поскольку господин Кальдмеер оказался на вашем судне в бессознательном состоянии и решение о сдаче в плен было принято не им, принадлежащее ему оружие по закону Марикьяре возвращается хозяину. Эномбрэдастрапэ!
— Эномбрэдастрапэ! — Луиджи, позабыв обо всех варитах и приличиях мира, уставился на адмиральский клинок. Очень простой. — На «Акулу»… адмирал цур зее попал без шпаги!
— Шпага была найдена по приказу вице-адмирала Вальдеса. — Бергер счел возможным почти улыбнуться. — На борту «Ноордкроне».
Узнавать подробности Луиджи счел излишним. Костры на вершине Хексберг и крылатые бестии, пляшущие среди насмерть схватившихся кораблей, были тем, что фельпец хотел выбросить из памяти навсегда. Другое дело, что, если б это удалось, Луиджи почувствовал бы себя несчастнейшим из людей, хоть и вряд ли понял бы причину…
— Капитан Джильди! — напомнил Райнштайнер. — Вы свидетель того, что оружие возвращено.
— Я — свидетель, — отчетливо произнес фельпец.
— Прошу… — чужим голосом произнес Кальдмеер. — Прошу передать адмиралу Вальдесу мою благодарность.
— Обязательно, — заверил Ойген Райнштайнер.
Медленно, словно не веря своим глазам, адмирал цур зее протянул руки к вернувшейся из небытия шпаге. Руппи подозрительно шмыгнул носом, и Луитджи едва не последовал его примеру.
— Разъезды гаунау и, похоже, дриксов перешли каданскую границу и расположились в малолюдной приграничной местности, — холодно сообщил Проэмперадор. — С местными пастухами гости не ссорятся, их цель — обнаружить наши разъезды. Тем не менее Реддинг утверждает, что его люди вернулись в Талиг незамеченными. Надеюсь, всем ясно, что означают эти сведения?
Было ли ясно набившимся в жарко натопленную комнатку шестерым генералам и семерым полковникам, Чарльз бы не поручился, но лично у него сомнений не имелось. В Гаунау узнали, что Савиньяк пошел на Олларию. Благие вести должны были достичь Липпе к тому времени, когда, упершись в очередной провал, маршал повернул войска. Хайнрих с Фридрихом сочли отсутствие Северной армии подарком судьбы и совместными усилиями родили план: пока глупые талигойцы бегают туда-сюда, теряя больных и уставших, умные гаунау обойдут горы, ударят по надорским городам из Каданы и отойдут. Глупые талигойцы начнут стягивать войска к каданской границе и оставят Бергмарк без помощи, что, в свою очередь, оставит без помощи регента и развяжет руки Дриксен. Великие стратеги не сомневались, что подвоха из разбитой Каданы никто не ждет, но вот беда — еще в начале зимы на границу и даже за нее ушли многочисленные разъезды. Лионель Савиньяк желал знать обстановку на всех направлениях, не исключая ни одного. Командовавший «фульгатами» полковник Реддинг полностью разделял желания маршала. Теперь разведчики вернулись.
Офицеры молчали, ожидая разрешения Проэмперадора. Проэмперадор тоже молчал, откинувшись на спинку единственного в комнате кресла. За две недели марша устали все, но, похоже, отдыха не предвиделось. Савиньяк чуть ослабил узел шейного платка и обвел взглядом собравшихся. В Северной армии это означало — «можете говорить».
— Обман, — выразил общую мысль Хейл-старший. — Гаунау хотят отвлечь нас от удара по бергерам и заставить раздробить силы. Айхенвальд, что скажете?
— Мы не можем себе этого позволить, — неторопливо поддержал командующего кавалерией командующий пехотой. Длинноносый генерал всю жизнь служил Талигу, но так и остался бергером. — Господин маршал, у нас тридцать тысяч человек и шестьдесят одна пушка. Этого слишком мало даже для одной кампании. Приграничьем придется временно пожертвовать.
— К нам идут подкрепления, — напомнил генерал Фажетти. — Часть из них может прикрыть каданскую границу.
— Две-три тысячи пехоты и четыре тысячи конницы, — бергер с жалостью посмотрел на южанина, — это несерьезно. Нам следует не поддаваться на обман и продолжать движение к перевалам для соединения с союзниками. Это очевидно.
— В том числе и Фридриху. — Бэзил Хейл отвесил издевательский поклон розовой рамке и сник, нарвавшись на ледяной взгляд отца.
— Горячность тоже бывает права. — Лейдлор надел генеральскую перевязь даже позже Фажетти, но держался, словно ветеран Двадцатилетней войны. — Полковник Хейл, насколько я понимаю, против банальных решений. Я с ним согласен. Предлагаю открыто выступить навстречу Фридриху и скрытно свернуть на Бергмарк.
— Лучше усилить приграничные гарнизоны, — не согласился начальник артиллерии, — и выдвинуть разъезды ближе к границе.
— Разъезды, господин Эрмали, — тонко улыбнулся Реддинг, — хороши, когда армия не дальше чем в двух днях пути.
— А разве «фульгаты» до сих пор не умеют летать? Непорядок…
— Господа, сейчас не время шутить. В Гаунау не могли не узнать о нашем возвращении…
— Но не о дальнейших передвижениях!
— Это ничего не меняет. Мы всего лишь движемся в сторону границы, имея возможность повернуть как на запад, так и на север.
— Каданцы не рискнут поддержать Фридриха сейчас…
— Вот именно сейчас и рискнут!
— От Северной армии Талига ожидают бдительной охраны каданской границы и подкидывают приманку, чтобы приковать к месту…
Генералы и полковники спорили. Савиньяк внимательно и вежливо слушал, так внимательно и вежливо, что Давенпорт, будь он генералом или полковником, раскрыл бы рот разве что под пыткой. Желание убраться из Северной армии в очередной раз подняло голову, чтобы тут же опустить. Это виконт Валме может уходить и приходить, как ему хочется, выбирая маршалов и место службы. Марсель не ждал приказа, когда ждать было нельзя, не удирал, когда следовало вернуться, не держал под уздцы одинокую заиндевевшую клячу, не смотрел в провал, еще вчера бывший увенчанной замком горой…
— Господа, — черные глаза Савиньяка вновь прошлись по разгоряченным от огня и спора лицам, — благодарю за ценные советы. Приказ уже подписан. Утром вверенная мне армия форсированным маршем двинется в Кадану. Я мог бы ограничиться этим, но считаю необходимым развеять ваши опасения. Нынешнюю войну со стороны Гаунау и Дриксен, в первую очередь — Дриксен, ведут политики, а политики думают иначе, чем военные. Им нужна не столько победа над Талигом, сколько поражение собственных противников в собственном доме.
Принц Фридрих не заинтересован в успехе ненавидимого им принца Бруно. Что ожидает «Неистового» в случае успешного вторжения в Бергмарк и Ноймаринен? Затяжные бои в горах с кровными врагами варитов. Бруно же в это время на равнинах Марагоны и Придды будет разыгрывать свой перевес в силах.
