Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал

Заль. — Кадельская армия готова к бою во славу Талига и короля!

Заяц поднял уши и гавкнул. У зайца осенью было двадцать пять тысяч, а сейчас двадцать с хвостиком. Заячьим, разумеется. Солдаты и офицеры разбегались всю зиму.

— Слышите? — с тихим бешенством спросил Эмиль. — Кадельская армия готова к бою. Семьдесят тысяч на границе — это повод для очень доброй воли.

— Мой маршал, позвольте, — вступил в игру урготский экстерриор. — Мне хорошо понятны ваши чувства, но я надеюсь на ваше слово. На то, что вы не нарушите обязательств, взятых на себя покойным Фердинандом. Надо ли напоминать, насколько Ургот дорожил его дружбой и как мы оплакиваем понесенную всеми Золотыми землями потерю. В память этого воистину добродетельного человека и достойного государя мы должны проявлять терпимость друг к другу, как того желал Фердинанд Оллар…

Дипломаты говорят много. Дипломаты говорят долго. Они плачут о тех, на кого им плевать, и торгуются над могилами. Эмиль о Фердинанде не плакал, ему просто было жаль толстяка, а теперь стало стыдно за кучу слезливого мусора, в которую ургот, словно собака кость, зарывал смешанную с взяткой угрозу. Дожей Фоме было мало, ему хотелось показать купленные зубы еще и Агарии, для чего и потребовался сухопутный марш. Сам Эмиль предлагал погрузиться на корабли и отплыть в Бордон, ему ткнули в нос необходимость расколоть агарийско-гайифский союз и оказать давление на Алат. Вдаваться в подробности интриги Савиньяк не стал, а по существу Фома, Рафиано и Валмон были правы, тем более что доверять морю лошадей и пушки не хотелось.

— …Агария соблюдает нейтралитет и открывает союзной армии коридор к землям Бордона, — добрался наконец до сути ургот. — В свою очередь, союзная армия ведет себя как в гостях, вежливо и достойно, не причиняя никакого ущерба. В случае необходимости припасы закупаются по справедливым ценам. Мой государь гарантирует своевременную оплату, в счет которой готов сегодня же внести полновесный залог.

…Распахнутая дверь и замерший на пороге темноусый красавец в красном, отделанном золотым шнуром мундире. За первым красавцем виднеются другие. Часы бьют четыре раза. Гашпар Карои на удивление точен.

— Господа, — алаты всегда превосходно знали талиг, — прошу простить мое опоздание, мы гнали коней как могли. Вольное алатское ополчение выступило. Первые две тысячи сабель прибудут в Этамис к вечеру.

— Рад вас видеть. — Эмиль совершенно искренне протянул витязю руку. — Если я не ошибаюсь, мы с вами в родстве.

— Я горжусь этим родством, — живо откликнулся Карои, — но дружбой я буду гордиться больше. Заслуженной дружбой. Когда выступать?

— Сейчас узнаем! — Бросить бы к Леворукому всех этих экстерриоров, и в седло! Две тысячи алатов… Легкая конница, или Альберт отпустил и панцирников?

— Господин Савиньяк, — агариец из последних сил сохранял спокойствие, — вы ручаетесь за всех своих подчиненных или только за талигойцев?

Савиньяк был маршалом, сыном и внуком маршалов, но даже он понял, что за вопрос бился на языке королевского родича. «Вы сумеете удержать алатов, когда они с саблями и мушкетами пойдут через земли былых обидчиков?» Сумеет. Если сам не сорвется.

— Если предложения великого герцога Ургота будут приняты, вверенная мне армия будет действовать сообразно оным, — произнес условную фразу Эмиль. — Но если нет…

Господин Заль красноречиво звякнул орденскими цепями, не талигойскими. Сопровождавший мокрицу пехотный полковник пробурчал что-то крайне воинственное. Ургот посмотрел на агарийца и многозначительно развел руками, Рафиано мягко улыбнулся, Карои подкрутил усы, подавая пример своим витязям. Панцирной кавалерии при осаде Бордона делать нечего. Окрестности сподручней разорять легкоконным отрядам… Эх, вот бы Агария, а еще лучше — Гайифа…

— Господа, — подвел итог Рафиано, — главное уже сказано, но нельзя пренебрегать мелочами. Я, как исполняющий обязанности экстерриора Талига, совместно с представляющим его величество Фому графом Марту подготовил предварительное соглашение, в котором перечислены обязательства обеих сторон. Разумеется, великий герцог Алата будет незамедлительно оповещен о предполагаемом договоре.

— Я лично доложу моему королю, — заверил агариец. — Ответ его величества воспоследует в самое ближайшее время.

— Счастливой дороги, — от души пожелал дипломату Эмиль. — Граф Карои, я встречу витязей Алата на марше. Если ваш конь устал, возьмите одного из моих.

4

Навстречу шла кавалерия. Эскадрон за эскадроном. Смеркалось, но света, чтобы насладиться внушительным зрелищем, хватало. Марсель насладился и оценил. Порядок соблюдался безупречный, лошади и всадники глядели весело, от усталости не падали. Они были готовы идти и идти. Всю ночь и дальше.

— На знамени ветка граната. — Адъютант рэя Сэты указал на плывшее над головами знамя. — Алвасетские стрелки. Рэй Эчеверрия с ними.

— Едем. — Мучить юношу своим кэналлийским Марсель не стал.

Спутник что-то звонко и коротко выкрикнул и поднял руку. В ответ раздался такой же крик.

— За мной и со мной. — Провожатый развернул коня наперерез шедшим через Валмон чужакам. На первый взгляд, особой разницы между этими кэналлийцами и людьми Дьегаррона не наблюдалось, разве что мундиры были другими — вернее, их, в талигойском или дриксенском смысле, просто не имелось. То, что подданные Алвы не только говорят по-своему, но и одеваются, Марселя ничуть не удивляло, но их собралось слишком уж много. Именно поэтому они и казались чужими. В отличие от адуанов. Оказывается, на псарне уютней, чем в волчьей стае.

Валме напомнил себе, что перед ним союзники и что на закате все твари закатные, тем более — на таком. Запад, обещая ветер, разгорался все сильнее. Охватившее полнеба зарево превращало армию в оживший алатский гобелен, красные блики плясали по стали, напоминая о первый и единственный раз слышанной песне.

«Помянешь ли брата на заре кровавой?» — мурлыкнул под нос Марсель и увидел удивление на лице уже второго кэналлийца за день.

— Вспомнилось, — не то чтоб извинился, но объяснил Марсель. — Закат, вы идете на войну…

— Да. Это поют перед войной, — подтвердил проводник; он говорил на талиг очень чисто и очень кратко. — Рэй Эчеверрия второй у знамени.

Встречные всадники придержали лошадей, позволяя проехать. Ни вопросов, ни отзывов, ни представлений, столь любимых вояками. Казалось, кэналлийцы чуяли, что перед ними свой, хотя все объяснялось просто до скуки. Адъютант командующего авангардом не привезет к командующему армией абы кого, тем паче рэй Сэта обстоятельностью напоминал бергера. Был момент, когда Марсель едва не сказал правду, но вовремя одумался, а рэй вдруг прекратил расспросы и кликнул адъютанта. Валме так и не узнал, что убедило генерала в его искренности, но явно не подорожная.

— Этот человек из Олларии, — четко произнес на талиг спутник. — Рэй Сэта подтверждает важность его донесений.

— Хоакин. — Ехавший рядом с Эчеверрией офицер без лишних слов сдал вбок, позволяя коню Валме пойти голова в голову с лошадью командующего. — Я слушаю. — Ни улыбки, ни любопытства, ни хотя бы раздражения. Что ж, поглядим, куда сейчас отправится сия невозмутимость.

— Мои новости предназначены в равной степени вам и графу Валмону. — Талигойцы тоже могут быть бесстрастными. — Возможно, удобней сообщить их в присутствии графа?

— Граф Валмон после обеда отправился в сторону границы. Передвигается он небыстро. На хороших лошадях вы его скоро догоните.

— В таком случае я передам письмо вам. Оно запечатано.

— Огня сюда! Я верну письмо со своей печатью, и вы поедете дальше. — Генерал, если кэналлиец был генералом, равнодушно протянул руку. Сухощавый, еще не старый, он как нельзя лучше подходил для этой армии и для этого заката. — Разумеется, я дам вам охрану.