пехоты на глазах превращалось в толпу.
— Господид баршал, — глаза Фажетти блестели то ли от возбуждения, то от простуды, — явился по вашебу приказадию.
— Отлично. Представьте себя парящей птицей и гляньте на дриксенский арьергард. Он ваш.
— С обозаби?
— Возможно.
Прошло достаточно времени, чтобы Фридрих опомнился и начал делать хоть что-то. Самое естественное — выстроить боевую линию поперек долины, лицом к обнаглевшим фрошерам. Перекрыть все проходы от холмов до реки, встать насмерть, не давая обойти себя с флангов, и послать к арьергарду с приказом атаковать. Пусть как хотят, но пробьют дорогу и подтащат повозки с боеприпасами. Эмиль, тот сделал бы это и без приказа, но сам Лионель четырежды бы подумал, прежде чем выручить какого-нибудь Колиньяра. Государственные интересы порой требуют и не таких жертв. Разменяв одну из армий на избавление от полувенценосного дурака, Дриксен и Гаунау оказались бы в барыше. Понимал ли это доставшийся Фридриху генерал, оставалось только гадать, но Савиньяк предпочел бы честного вояку.
Глаза маршала лениво скользнули по вершинам ближайших холмов, на которых истуканами торчали дозорные. Застать талигойцев врасплох не получится, да и откуда дриксу знать, что там, за холмами, и все ли силы врага вышли в долину? Нет, господин Гусак в обход не пойдет, даже самый умный. Значит…
— Марций, развернете полки прямо там, где мы вышли в долину.
— Долида расширяется, до реки остадется деприкрытое прострадство. Придется растядуть лидию.
— Растягивать порядки неразумно, а дыру закроет Хейл. Вернется и закроет, а пока Эрмали передаст вам дополнительно три батареи. Этого хватит.
— Иду. — Фажетти улыбнулся. — Вы правильдо де послушали дядюшку. Савидьяк должед быть воеддым, а де диплобатоб! С арьергардоб бы разберебся, до ведь есть еще и авадгард. В бост оди уже уперлись, со Стоудволлоб поздакобились. Что дальше?
— Считаешь своим долгом напомнить? — Детство, поездки в Рафиан, сады с фонтанами, зеленые ящерки на белых камнях, пока запретное вино и еще более запретное девичье купанье. Долго же не вспоминалось…
— Считаю своиб долгоб свердуть шею арьергарду. — Троюродный кузен по матушке предпочитал быть не родственником, а подчиненным. Причем хорошим. — В добрый час!
— В добрый час!
Генералы привыкли, что есть Талиг, есть Сильвестр, есть Ноймаринен и Алва, а их дело — честно воевать. Или не менее честно карать. Они сделают все — умело, добросовестно, отважно; будет нужно — погибнут, но только с приказом в кармане. Приказом, который отдаст тот, кто не сомневается. Что ж, Проэмперадор не колеблется и не оглядывается — сила и уверенность сейчас важней хлеба и даже пороха.
Савиньяк взялся было за трубу, но арьергард еще только готовился, а Айхенвальд ушел слишком далеко для наблюдений, да и дыма прибавилось. Смотреть стало не на что, зато слушать… Чем дальше продвигался бергер, тем чаще звучали залпы, и это было просто отлично. Неистовый «гусь» хотел летать, телеги ему мешали — значит, долой телеги! С полковыми обозами шли только личные гвардейцы его высочества — не ради пороха, ради перьев, то есть, простите, парадных мундиров. Шитых золотом. С четырьмя десятками пуговиц. Что ж, «вперед во славу кесаря», то есть, простите, Фридриха! Под барабанный бой, при полном параде, колонны в ряд, и принц на черном коне… Зато у остальных из боеприпасов только то, что тащат на себе. Полтора десятка выстрелов на большое сражение — мало, а высочайшее топанье ногами и вопли пушек не заменят. Даже самых малых.
— Господин маршал! — Запыхавшийся «фульгат» едва не растянулся у ног командующего. Предательски блеснул подтаявший ледок. — От Реддинга… Со стороны обозов наблюдается подход кавалерии и пехоты. Готовят атаку.
Ну и хвала Пфейтфайеру. Неожиданностей не будет, но отсутствие неожиданностей не равняется отсутствию неприятностей. Дриксенская гвардейская кавалерия мало уступает талигойской, если вообще уступает, а Эмиля Леворукий занес аж в Ургот.
— Возвращайте Хейла. И потрудитесь не спотыкаться. Вражеская конница — не повод подворачивать ноги.
Конь Чарльза перескочил убитую лошадь, подкова чиркнула о кирасу лежащего навзничь всадника. Это тоже называлось войной. Той, что пристала офицеру для особых поручений и генеральской свите. Другим достался бой, а им — скачка за ушедшими вперед: Хейл был не из тех, кто оставляет атакующие эскадроны без присмотра. Небольшая кавалькада догоняла спешащую к Ор-Гаролис чужую смерть. На дороге валялись трупы, мушкеты, переломанные и все еще целые пики, шлемы, патронные сумы, холщовые походные торбы, брошенные спасавшимися от тяжелых палашей «крашеными». Впереди ржало, орало, скрежетало и бухало. Сзади тоже слышался шум, но Чарльз предпочитал не оглядываться.
Среди серых и белых пятен что-то мелькнуло. Черное и красное. Человек. Свой…
— Поднимите его, — велел на ходу Хейл, и двое адъютантов бросились к пытающемуся выбраться из-под мертвой лошади кавалеристу. Он был ранен в бедро, и снег вокруг становился все краснее. Генерал шевельнул поводьями, раненый и адъютанты остались позади. Навстречу попался еще один раненый. Этот ехал сам, то и дело стирая с лица кровь. Грохотало уже совсем близко, Хейл махнул плетью в сторону ближайшего холма. Разумеется, они опять будут смотреть!
— Завтра попрошусь к Бэзилу. Хоть коневодом, — вслух пообещал Чарльз. Раненые появлялись все чаще. Одни были кое-как перевязаны, другие просто зажимали раны, но честь отдавать они не забывали. И, Леворукий их побери, они улыбались!
— Хороший бой! — крикнул какой-то теньент. Давенпорт кивнул в ответ, перехватывая поводья. Лошади принялись взбираться по склону, и тут сквозь грохот и гул донесся сигнал — конницу звали назад!
— Горнисты! — Хейл лишь слегка повысил голос. — «Выходить из боя, собираться вместе».
Кавалькада подалась вбок и вверх и застыла на склоне. Десять всадников вскинули горны. Проэмперадор звал, генерал приказывал, но услышат ли полковники? Захотят ли услышать, и что делать с теми, кто предпочтет уже идущую драку?
По долине расплывалось дымное пятно. Негустое, но разглядеть без трубы что-то дальше, чем за тысячу бье, не получалось. Пришлось смотреть вниз. Там раненые прижимались к холмам, освобождая путь тем, кто сейчас бросится назад. Из белесого облака донесся зов полковой трубы, почти слившийся с таким же, чуть более далеким. К чести полковников Хейла, няньки им не требовались. Трубачи один за другим подтверждали: «Слышим. Собираемся. Идем». Схватка послушно затихала. Ближайшие эскадроны прекращали атаки, даже самые успешные, и выходили из боя.
— Могли бы и поживее, — буркнул Хейл. — Не в болоте…
Генерал ворчал, потому что был доволен. Будь он зол, никто б не услышал и слова. До вечера.
— Мальчики, — Хейл требовательно оглядел немногочисленную свиту, — живо к командирам полков. Приказ один — следовать за мной. Пойдем не со стороны гряды, а вдоль реки. Заодно пощиплем тех «гусей», что бегут к обозу или на тот берег.
Чалый жеребец грациозно развернулся на крохотной площадке и, игриво взмахнув хвостом, начал спускаться. Трубы все пели, а первый из возвращавшихся эскадронов уже подходил к холму. Кавалеристы шли в полном порядке, колонной по трое, только голова у богатырского вида корнета с полковым штандартом была обвязана, а у седла болталось еще одно знамя. Трофейное.
Айхенвальд по-прежнему наступал. Умело и упрямо, но это перестало быть главным. В поле зрения появился арьергард дриксов, и выглядел он внушительно. Пехоты было поменьше, чем у Фажетти, зато густые порядки конницы за дальним флангом внушали большие опасения. Тот, кто гнал солдат в тыл талигойцам, не хитрил, за холмами не прятался, и в этом был свой резон. Завидев у себя в тылу значительные силы, фрошеры должны выпустить Фридриха и перестроиться для отражения атаки. Должны… У Лионеля Савиньяка отродясь не имелось долгов. Даже в юности. Он вообще был добродетелен,
