Гайифского посла нашли в Старом парке в четыре часа пополудни. Вместе с парой охранников, каждый из которых управился бы с несколькими головорезами, но до рукопашной не дошло. Силачи поймали по арбалетному болту. Конхессера Гамбрина для разнообразия прикончили кинжалом, так что попасть на предстоящую встречу Посольской палаты с Проэмперадором гайифец не мог.
– Вот гадюка! – ругнулся Эпинэ, толком не зная, имеет ли он в виду покойного интригана или некстати постаравшегося убийцу. Сэц-Ариж тоже не знал и смотрел на начальство с недоумением. Робер побарабанил пальцами по столу, вздохнул и велел пригласить дуайена, а прочим передать, чтоб подождали. То, что граф Глауберозе нравился и Роберу, и Катари, лишь усугубляло муторность происшедшего, так как Гамбрин, судя по всему, умудрился получить свой кинжал, едва распрощавшись с дриксенцем.
– Добрый день, господин Проэмперадор. – Затянутый в иссиня-черный мундир граф был спокоен, впрочем, он был спокоен всегда. – Чем могу быть полезен?
– Прошу садиться. Нас ждет долгий разговор.
– Всегда к вашим услугам, но не лучше ли сперва провести намеченную встречу? То, что я, будучи послом державы, находящейся с Талигом в состоянии войны, не считаю себя вправе возглавлять Посольскую палату, о чем и довел до вашего сведения, не помешает мне исполнять мои обязанности сегодня и до тех пор, пока вопрос с моим преемником благополучным образом не разрешится.
Дриксенец держался как отставной военный, чем и завоевал симпатии Робера, но вояки словеса подобным образом не закручивают. Глауберозе был дипломатом и, к сожалению, врагом. Иноходец провел ладонями по глазам, пытаясь подобрать подобающие случаю выражения.
– Граф, вы первым напомнили о разделившей нас войне. Вас вряд ли удивит, что за посольством Дриксен ведется наблюдение.
– Само собой, я об этом осведомлен. Ваши люди не скрываются, по крайней мере некоторые из них.
– Вчера около пяти пополудни в здание посольства вошел секретарь конхессера Гамбрина.
– Совершенно верно. Я понял, что вас беспокоит. Уверяю вас, это не имеет прямого отношения к сегодняшнему приему, и вам не следует ждать от нас никаких сюрпризов. Гамбрин предложил поделиться со мной оказавшимися в его распоряжении сведениями. Поскольку я, как и мои товарищи, лишен полагающейся мне по статусу связи как со своей державой, так и с регентом Талига, я счел уместным воспользоваться предоставленной мне возможностью.
– Что именно сообщил вам конхессер?
– Боюсь, я не могу ответить на ваш вопрос.
– Боюсь, я вынужден настаивать… – К кошкам экивоки, все равно недополковнику экстерриором не стать! – Гамбрин убит, и убит в Старом парке. Если вы с ним встречались, то на обратном пути, если не встречались, то по дороге к вам.
– Простите… Могу я узнать подробности?
– Извольте. Около четырех секретарь Гамбрина, ждавший в карете у парковых ворот, обратился к начальнику караула. Тот дал ему в проводники сержанта…
– Я встретился с конхессером Гамбрином в Верхнем парке возле статуи девы с ланью. – Теперь дриксенец говорил как военный. – Мы сделали два круга по дорожкам и попрощались.
– У статуи не нашли ничего особенного, но дальше на дорожке заметили кровь. Начались поиски, очень недолгие. Убийцы оттащили трупы конхессера и охранников в кусты, но этим и ограничились. Похоже, преступников было не меньше двоих. В зарослях у боковой калитки нашли арбалеты и кровавые пятна. Очень вероятно, что кто-то из мерзавцев ранен, хотя следов схватки не обнаружено. Калитка взломана, она ведет на довольно-таки глухую улицу.
– Вы говорите об арбалетах. Застрелены все трое?
– Только телохранители. Конхессер очень умело заколот. Исчезли кольца, золотая цепь и кошелек. У одного из охранников пропал обручальный браслет, у обоих – пистолеты, по словам секретаря Гамбрина, очень хорошие.
– Все указывает на ограбление, – медленно произнес Глауберозе. – Все, кроме места и времени. Грабители не могли с ночи засесть в парке, не будучи осведомлены о нашей встрече, и я не знаю никого в обоих посольствах, кто может быть связан с местным отребьем. Тех, кому при нынешних обстоятельствах выгодна смерть конхессера Гамбрина, я тоже не знаю. Все, чем я могу помочь при поисках, это передать суть нашего разговора. Гамбрин сообщил, что моего кесаря разбил паралич и регентом при малолетнем Ольгерде стал его высочество Фридрих. Я, зная, как и почему его высочество был удален в Гаунау, позволил себе усомниться.
Возможно, это было недипломатично, но смолчать Иноходец не мог.
– Это правда. Графиня Савиньяк получила письмо от… Из Старой Придды. Принцесса Гудрун присягнула, что кесарь назначил регентом принца Фридриха. Он вернулся из Гаунау, потому что его разбил Лионель Савиньяк. Кстати, Талиг и Гаунау подписали перемирие до конца года, но с возможным продолжением.
– Не может быть!
– Тем не менее это так. Вы в любом случае об этом услышите на встрече.
– Жаль. – Робер его не отпускал, но старый дипломат все равно поднялся. – Жаль, что мир подписал Хайнрих, а не мой кесарь… Я надеялся на его скорый ответ. Вы вряд ли знаете, но я был среди сыновей военных, которые росли вместе с принцами. У вас нет такой традиции.
– Да, – негромко подтвердил Робер, – у нас такой традиции нет, но Лаик проходят все. Я могу просить вас сообщить Посольской палате о смерти конхессера Гамбрина и о том, что я прошу перенести нашу встречу на три дня?
– Конечно, господин Проэмперадор. – Дриксенец уже справился с собой. – Я все объясню. Можете и впредь мною располагать.
Робер молча протянул руку. О Катарине они не сказали ни слова, но сестра была в этом кабинете вместе с ними и по-прежнему не хотела войны.
3
Материнское сердце творит чудеса с материнской же головой. Графиня Савиньяк не вспомнила бы позапрошлогоднюю ерунду и под страхом казни, но эту ерунду нес Арно, которого она не видела месяцев шесть. Графиня впитывала в себя голос сына, жесты, сменяемый запальчивой злостью смех и болтовню, чтобы утащить в вечнорозовое озерцо, где матери вперемешку хранят детские болячки и первый лепет. Кто же знал, что в это озерцо случится нырнуть не только за нежностью?
…Арно тараторил, Ли потягивал вино и перелистывал попавшуюся под руку дриксенскую хронику, можно было подумать, что он не слушает. Арно так и решил. Ли предложил надувшемуся братцу «Слезу радости» и вернулся к книге… Нет, про шутника говорили раньше, еще зимой, и они с младшим сидели у камина вдвоем. Арно заваливал мать подлыми графами и мерзкими капитанами. Она так и не смогла примирить сына со «струсившим» Рафле, да, говоря по чести, не очень-то и стремилась, только спросила, не кузен ли забрался в камин, ведь сын экстерриора восстанавливает справедливость иначе, чем сын маршала. Арно был уверен и в кузене, и в себе, ничего не вешавшем и не прималевывавшем. Арлетта кивнула, и сын умчался к приятелям. Позже она все же спросила Ли, не вступил ли он в сговор с унаром Арно.
– Зачем? – удивился утомленный генерал. На него было легче смотреть, чем на Эмиля, похожего на отца не только лицом, но и привычкой начинать ответ, не дослушав вопроса.
– Ну зачем-то к нам заходили искалеченные полковники, а Дезарриж был дважды. Я наслышана о лаикских подвигах вряд ли меньше тебя. Такой урожай безобразий в один год невозможен. То есть невозможен, если предоставить дело самим мальчишкам… Мне жаловаться на злобного капитана, безвинно наказавшего моего невиннейшего сына, или вступить в сговор с Бланкой Салина?
– Первый маршал Талига отнесется с пониманием к жалобе графини Савиньяк. Матушка, вы очень хорошо улыбаетесь. Право, мне жаль, что Сузу-Музу породил не я.
Ее не волновало, кто буянил в Лаик, но они с Ли заново узнавали друг друга, и мать продолжала тянуть из сына слова:
– Дитя мое, ты в этом твердо уверен?
– Да, но граф нам будет полезен.
Рудольф толковал все в пользу Сильвестра, чтобы не вмешиваться. Бертрам – в пользу Валмона, чтобы делать что выгодно, а Ли с Росио пытались вставлять палки в те колеса, которые им особенно не нравились. По возможности тихо, но смена капитана Лаик – не повод для ссоры кардинала и Первого маршала. Или
