Рассвете… Мы… Моряки верят, что в Рассвет входят, только не имея долгов. Мы с Олафом должны отправить Бермессера на виселицу, чтобы Адольф… фок Шнееталь, Зепп… все, кто погиб, смогли упокоиться… Только тогда!
– Спокойно, лейтенант! Я знаю это поверье. В любом случае, адмирал цур зее
– Брат Орест говорил с Олафом?! Наедине?
– Так казалось, – монах с усмешкой поднял исцарапанную руку, – но я не склонен доверять тому, что кажется. Я передал совет принцессы и выслушал отказ.
Олаф не предаст ни живых, ни мертвых, это его предают, пусть и не все, но Ледяной об этом не знает. Сейчас он один против лжесвидетелей, судей, старых ран, жары… Какое душное в этом году лето!
– Сколько дней продлится… это… – судом затеянный Фридрихом балаган не назовешь! – представление?
– Все зависит от нетерпения регента. И от подсудимого. Если он не станет тянуть время, могут уложиться в неделю.
– Мне хватит.
5
От того, что они без малого три часа проговорили с Ламбросом и охрипли, угроза меньше не стала. В конце концов Капрас сдался и достал вино. Можно быть лучшим из маршалов, а можно худшим, можно стать трезвенником, можно спиться, толку-то! Решает все равно не он. И не Хаммаил. Не Дивин, не Дьегаррон с Лисенком и даже не мориски… Политические выверты, интриги, сборища, переговоры и налеты перерастали в войну словно сами по себе, остановить ее не мог никто, и меньше всех – угодивший меж четырех огней необстрелянный корпус.
– Даже если Лисенок не знал о наших действиях, теперь он узнает. – Капрас с отвращением уставился на стену, на которой не оказалось ни единого таракана. – И бросится с жалобой в Тронко. Если уже не бросился…
– Оба казара толкают своих сторонников к войне, а раз так, скоро начнется. Все, что мы можем, это готовиться…
Пять минут назад все было наоборот: подчиненный говорил о Дьегарроне, начальник – о неизбежности. Они изжевали проклятый узел до тошноты, но не развязали. То, что солдаты недурно показали себя в настоящем деле, изрядно попортив шкуры «барсам», грело душу. То, что корпус прикован к Кагете, заставляло ненавидеть всех и судьбу.
– Не сунься эти бацуты к Лисенку… – в шестнадцатый раз начал Капрас, не договорил и выпил.
– Мой маршал, прошу простить за повторенье… Если вы назовете казаронов ублюдками или собачьим дерьмом, они стерпят. От вас – стерпят, но «бацута»…
– Ну так объясните в конце концов, что это за дрянь такая!
– Откуда мне знать, я из Неванты, а не из Хисранды. Мы и произносим-то неправильно. Надо что-то вроде «бватс’ута».
– Брр! – невольно скривился маршал. – Как пилой по камню, мне такое и не выговорить… А, кошки с ними всеми! Подслушивают – им же хуже, а на плацу я вежлив, как гвардеец в борделе. Ламброс, вы столько лет в Кагете, как вам удалось не жениться?
– Не тянет…
Капраса тоже не тянуло, а сегодня вдруг подумалось… Когда Гирени уселась на постели, обхватив руками худенькие коленки, и потом, когда побежала за сапогом… У Ио обе дочери старше кагетской девчонки. Их считают красавицами, но что с того опальному маршалу? Мать в юности была хороша и знала, чего хочет. Гирени тоже знает – чтобы он пришел и долго-долго не уходил… Удивительное чувство!
– Я бы отвез жену к старикам, – внезапно сказал Ламброс. – А надо было их везти сюда, только меня сочли бы полоумным… Еще зимой бы сочли. Тащить родных из Неванты в Кагету, где все друг друга режут…
Капрас долил вина, утешать не поворачивался язык. Так они и сидели, глядя в полные стаканы и думая каждый о своем, потому и не обратили внимания на вопли в приемной, а потом стало поздно.
– Я трэбаю! – Вломившийся Пургат потрясал сжатыми кулаками. – Трэбаю испалнения! И уваженый!.. Просба гостя святэе просбы Саздатэля. Тваи люды мнэ не хатат дават! Мнэ…
– О чем он? – спросил Капрас, озирая закономерный итог неуместного милосердия. В Паоне казарон Пургат имел бы успех разве что в мистериях для плебеев, но в Кагете заложники и взятые на поруки считаются гостями. Конечно, можно запереть придурка в подвале, как раба или пленного, только Капрас не любил отказываться от своего слова, а Леворукий дернул маршала объявить Пургата именно что заложником. Назло слишком уж сахарному Курподаю и зачастившим в Гурпо казаронам. Объявил.
– Крындж! – провопило над ухом, и лапа кагета вцепилась в рукоять сабли. – Кры… Пры… Хры…
Пургат требовал. Брызгал слюной, вопил, топал. Иначе он не умел и не желал. Его можно было прикончить, но не заткнуть. Палача крикун, правда, испугался, но страха хватило ровно на полчаса. Уразумев, что он передан гайифцам и отправится аж к императору, Пургат разбушевался, как сорок тысяч бешеных огурцов. Понимавший диспозицию Курподай полез с советами, вот тогда-то Капрас и сглупил…
– Ему нужны собачьи бои, – устало объяснил Ламброс.
– Чего? – не поверил своим ушам Капрас.
– Собачьи бои… Он держит бойцовых собак, их нужно доставить к нам. И добыть у крестьян собак, которые станут с ними драться…
– Я мужчина! – возвестил Пургат. – Я хачу видэт кров! Я хачу ставыт на своих псов и видэт, как они рвут нэ маих!
– Чушь. – Капрас увернулся от разлетающихся из казаронской пасти брызг. – Начинается война, крови на вас хватит.
– Пры… ндж… укк!
Пургат не понимал. Не собирался понимать, он алкал собачьих боев и уважения, ему было плевать на все войны мира, он был оскорблен, он был возмущен, он орал. Капрас сел и выпил. Ламброс тоже сел. Пургат схватил кувшин и поднес к пасти. Он шумно глотал чужое вино и обливался. По щетинистой шее с острым кадыком стекали багровые струйки, заливая оранжевые одежды, и так изрядно пятнистые. Выпивки в замке было залейся, и выпивки отменной, но маршалу стало жаль именно этого кувшина, только это была не жадность.
Казарон оторвался от горлышка и утерся. Рукавом.
– Я хачу видэт, как маи сабаки рвут глотка! Даже твая… И я буду эта видэт! Я – твой гост! Я хачу…
– Обойдетесь! – отрезал маршал. – А сейчас извольте выйти!
Разумеется, Пургат не вышел. Окончательно забыв гайи, он встал, широко расставив ноги и сжимая кувшин. Чужая речь как никогда прежде казалась скрежетом и лаем. Казарон то хватался за саблю, то потрясал кулаками. Дорогое сукно на локтях было засалено, в комнате все сильней пахло подгнившим луком. Это надоело, это смертельно надоело… Казарон топнул ногой и занес руку с кувшином, очевидно, для броска, но если Пургату хотелось орать, то Ламбросу хотелось действовать. Капитан, не дожидаясь броска, ухватил дебошира за руку, тот взвыл, выронил кувшин и попытался пнуть артиллериста в колено. Маршал заложил ногу за ногу и кликнул дежурных адъютантов. Гайифец и двое кагетов умело перехватили у Ламброса добычу и повлекли вон.
– Бацута! – с наслаждением крикнул Капрас вслед залитому вином казарону, и Ламброс даже не подумал перечить. Не любивший чего-то не понимать маршал сварливо поинтересовался причиной. Артиллерист вытер руки платком.
– Дело в том, – объяснил он, – что в данном случае, видимо, все так и есть: он – бацута, и его соотечественникам это очевидно. Вы же слышали.
Глава 9
Барсовы Врата
400 год К.С. 10-й день Летних Ветров
1
Вечер выдался роскошный, и не досмотреть его до конца было пошлым мотовством вроде фонтана из кэналлийского, но куда денешься? Политическую попойку из-за того, что облака становятся
