мундир. Им нужна справедливость, они поймут и уберутся. – О том, что толпе нужна кровь,
– Они уже не высовываются. – Халлоран кивнул в сторону костров.
– Отлично! Открыть ворота.
2
Толпа изрядно разрослась. Стало больше мужчин, и не понять, зачем они явились, было нельзя. Злость и напряжение смешались с жарой в какой-то мерзкий туман, словно бы сожравший звук и движение. И затхлость, как в погребе. Боль саданула в висок раскаленной иглой, перед глазами замелькали зеленые завитки. Борясь с тошнотой, Робер облизнул враз пересохшие губы. Смять бы этот сброд лошадьми… И хороший залп со стен. Чтобы знали.
Неожиданная ненависть едва не угробила весь замысел, выручил Мэтр Жанно. Мерин не понял чужого приказа, но лезть вперед он не был приучен, вот и не лез, а потом Эпинэ услышал Жильбера: адъютант приказывал свидетельницам подойти к замершим у ворот белым фигурам и указать виновных.
Старуха рванулась к жертвам, волоча за руку дочь, которая вряд ли соображала хоть что-то. Следом двинулись двое мужчин – давешний выборный и кто-то молодой.
– Стоять! – Больше Робер не удивится, что Жильбер сумел сжечь Сэ! – Всем назад!
Выборный проныл что-то невразумительное. Молодой сжал кулаки, но отшагнул. Старуха бросилась вперед сорвавшейся с цепи псиной. Ничего не заподозрила – злоба, такая злоба, безмозгла!
Называет! Тычет пальцем. Смерть тоже тычет вслепую, иначе у Ренквахи выжил бы Мишель или Арсен…
– Здесь… – А ведь она… счастлива! – Оба здесь! Тот, лохматый! И… вон тот!
– Создателем поклянешься?
Вот она, разница между герцогом и солдатом. Герцог Создателя забыл напрочь. Как и старуха!
– Они! – хлещет по ушам визг. – Я помню… Я все помню! И не двое их было… Третий караулил. Вот тот!
– Ты готова поклясться? – подхватывает Жильбер. – Перед Создателем? Перед Проэмперадором Олларии?
– Да они это, они! Клянуся… На фонарь ублюдков!
Как же он возненавидит теперь фонари! Но фонарщиков понадобится больше, темных углов в Олларии остаться не должно.
– Отвечай Проэмперадору, женщина.
Старуха уставилась на Дювье. Захрапел и прижал уши Дракко, сержант натянул повод сильнее, чем нужно. Дернув головой, полумориск отступил к мерзкой пятнистой стене.
– Отдавай убийц, красавчик! – прорычала уже не женщина. – А то… Начхать, что герцог и… этот… главный в городе… Дай!..
Назвала! Она назвала, и толпа слышала. Теперь заставить Жанно прыгнуть и замереть между ведьмой и Дювье, отбросив шляпу.
– Люди, свидетельница плохо видит. Она никого не узнала и не может узнать! Для нее что Проэмперадор Олларии, что сержант на одно лицо, а мундиры одинаковы у всех. Идите по домам. Эти солдаты невиновны… Утром свидетели указали на других. Господин негоциант, вы уже говорили от имени горожан, извольте подойти и сказать, есть ли тут те, кого обвиняли утром.
Господин негоциант делает робкий шаг, озирается, переводит взгляд на устроившегося в маршальском седле Дювье, на Робера – вот когда седина пригодилась, – на старуху и никак не может поднять взгляд на людей в белых рубахах.
– Вы тоже помните только мундиры?
– Я… Монсеньор, вы правы. Это другие лица. Вынужден признать…
Болтать выборные научились, Робер приготовился слушать. Все разрешилось, только рука продолжала судорожно сжимать поводья, а злоба так и оплетала сердце студенистыми щупальцами. Горожанин чесал языком, Робер сдерживал чужую лошадь и собственный норов. Он-то сдерживал, а вот другие…
– На фонарь! – взвыл ненавидящий голос. – Плевать, что не они… Мими-то все одно теперь…
– Пускай энти за тех ответят!..
– Ишь… Разбежались по казармам, а дружки их прикрывать…
– А чтоб за каждую нашу четверых вонючек! Вот где справедливость… Вот как надо! – Давешний молодчик. Прет с одними кулаками на всадников. Перекошенная рожа, белые глаза… Ну, ты сам хотел, тварь! Сам! Рука рвется к загодя расстегнутой ольстре, но сразу нельзя. Надо предупредить.
– Стоять! Иначе ляжешь.
– Ах ты ж…
В последний момент Робер все же взял левей и выше. Пуля попала куда надо. В плечо.
– Лэйе Астрапэ, следующий отправится не к лекарям, а в Закат! Жильбер…
Бросить Сэц-Арижу дымящийся пистолет, поудобней перехватить заряженный и усмехнуться. Обязательно усмехнуться.
– Монсеньор, ваш пистолет!
– Спасибо, Жильбер.
Он не Алва, чтобы еще и с левой… Но они этого не знают. Положить косячного жеребца – остановить табун. Если повезет… Нет – уйдет в сторону, да еще и прибавит.
– Из уважения к горю этой женщины я ее отпускаю. Но если она снова начнет… подстрекать, то отправится в тюрьму. А те, кто попробует чинить самосуд – любой, над кем угодно, – окажутся на фонаре. Ближайшем. Слово Проэмперадора. Это я решаю, кто виноват. Я и закон! А сейчас – прочь.
Шевелятся, смотрят под ноги, расползаются. Кто-то подхватывает старуху, та тянет за собой так и не сказавшую ни слова дочь. Выборный красен, как алатский перец, лицо в каплях, будто из ведра окатили. Дювье провожает глазами парней, что уносят заводилу. Если он мастеровой, мастерству его конец… По- хорошему отправить бы молодчика в тюрьму, ну да кошки с ним! Никого он, такой, больше не вздернет, да и на рудниках толку от однорукого…
– Монсеньор! – Голос Сэц-Арижа срывается. – Монсеньор, я… хочу принести извинения графине Савиньяк, я… Какой же гадиной я был.
– Извинения принеси, но у нас все было по-другому.
– Вы не видели, как оно вышло в Сэ! И ведь я радовался, гордился… Понимаете…
– Жильбер, не сейчас…
Выпить бы и лечь. Нет, сперва отмыться, и не у Марианны. Эту заразу к ней лучше не тащить.
– Монсеньор, смотрите!
Да уж, его высокопреосвященство не из тех, кто будет сидеть в Нохе, когда пахнет жареным, хотя сейчас если и несет, то тухлятиной. И вроде разошлись все, а мерзко по-прежнему. Эх, ну что бы кардиналу явиться часом раньше или вообще не являться.
– Вам не следовало рисковать.
– Я – Проэмперадор Олларии. И потом, никакого риска не было.
– У вас кровь на руке.
– Ударился где-то… Эта рана вечно открывается. Ваше высокопреосвященство, отпустите этим… людям грехи. Или изгоните демонов, а я…
– Вам надо лечь, и чем быстрей, тем лучше.
Глава 8
Дриксен. Эйнрехт. Дриксен. Кесарский морской тракт. Талиг. Оллария
400 год К.С. 3–4-й день Летних Волн
1
Карета дожидалась на задах мануфактурных складов. Простая дорожная карета, не новая, без гербов и украшений. Такие при необходимости нанимают пожилые провинциальные дворяне, которым собственный экипаж не по карману. Тут же был привязан и отъевшийся Краб, чья простецкая наружность пришлась как нельзя кстати. Руппи остановил повозку почти вплотную с каретой. Сухощавый, похожий на отставного офицера человек спокойно принял вожжи. Не знай Руппи, что брат Орест – монах, нипочем бы не
