Лейтенант опомнился, лишь столкнувшись со шкиперским племянником. Бедняга ойкнул и понесся дальше, Руппи остановился. Сердце бешено колотилось, и лейтенант, вспомнив книгу, несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь унять сердцебиенье. Как ни странно, помогло. Фельсенбург пригладил волосы и огляделся. На палубе как раз закончили поднимать людей со шлюпки, и Юхан рыком подгонял матросов, готовя «Селезня» к очередному бегству.
2
Наконец-то все свои – на борту! Этот кошкин сын Фельсенбург умудрился и время выгадать, и уцелеть, теперь дело за «Утенком». Добряк был рад вывалившейся из тумана удаче, но, благословляя появление Бешеного, не собирался с оным лобызаться. Ухватил своего Бермессера за хвост, и прекрасно: ешь его хоть с перцем, хоть с сахаром, а мы потихоньку, не прощаясь и не благодаря…
Едва дождавшись, когда закончат с баркасом, Юхан велел ставить паруса – фрошер принес с собой ветер. Правда, с западным в проливе придется трудновато, ну да ничего… Шлюпка с буксирным тросом уже рванула вперед, готовая в любой момент помочь при маневре. Только бы шквал какой не налетел! После сюрприза со штилем Добряк всерьез опасался вывертов местной погодки. И умом опасался, и тем самым дурным чутьем, которое сперва гнало на север, а потом заткнулось, прохлопав и Бермессера, и Бешеного. Теперь снова расчирикалось, а деваться некуда – только вперед, да побыстрее! За Безголовой Лягушкой можно будет перевести дух, там на двух якорях любой шторм перебедуешь.
Юхан глянул на небо – ни облачка. Ветер ровный, вода еще высоко, крапчатые скалы честно и равнодушно ползут навстречу. Плыви да радуйся, и нечего башку ерундой забивать. Нечего! А вот Ротфогель придется обходить далеко морем, у берега сейчас такое заварится… Бермессер в порт не вернется, подчиненные, хочешь не хочешь, попрутся искать. И найдут. Для начала Бешеного, а потом и Альмейда подтянется, доесть то, что в Хексберг не съели. Нет уж, господа селедки, воля ваша, а нам чужие драки ни к чему, наше дело маленькое, мы на охоту собрались. На охоту, ясно?
До Двойного Камня было рукой подать, когда подал голос вновь отряженный на салинг Питер:
– Фрошер!!! Прямугорла!
Ну, пусть нюхнет. Сунуть нос – одно, полезть в извилистый незнакомый пролив – совсем другое. Ни дна, ни течений местных марикьяре не знает, пока еще нащупает верную тропку… А мы вот сейчас самую узость проскочим, мысок обогнем и вовсе с глаз скроемся.
Подошел Фельсенбург. Один! У его адмирала голова, что ли, разболелась? Или у него самого? Взгляд самое то, сейчас цапнет.
– Что-то не так, сударь?
– С мачты кричали, за нами погоня.
– Лучше бы этому фрошеру, мелкий который, за нами не соваться. Мы ему, как-никак, обязаны, а тут камни всякие под водой, да и отлив начинается. Как раз на полпути засядет, придется несколько часов ждать, а мы давно уберемся…
– Вы так и не подняли баркас. Почему?
– Пригодится при маневрировании у Двойного и у Безголовой Лягушки. Вы вот что скажите, как ружья? Годятся?
– Ружья хороши, только я не пристрелялся, вот и мазал.
Не пристрелялся он! А что будет, когда пристреляется? Муху в глаз бить?
– Говорите, не…
– Дядь, по носу!!! Ой-ё!..
Серебристую дорожку, несущуюся по воде наперерез баркасу, Юхан узнал сразу – тогда, в хексбергской гавани, насмотрелся. А вот в шлюпке сразу не увидели, всполошились, лишь когда пенный гребень пронесся перед самым носом. И тут же второй, уже с другой стороны.
– Кэцхен! – Фельсенбург тоже пялился на это безобразие, и в его голосе кроме удивления чувствовалось что-то еще… что-то странное.
– Вот ведь, – поежился Юхан, – только этих стерв нам и не хватало!
Словно в ответ, навстречу «Селезню» ударил короткий, но сильный порыв ветра. Это не было опасным… Но если кэцхен со всей дури саданет в борт или подтолкнет в корму чуть дальше, у Двойного? Тогда дело будет плохо.
– Она вышибла «Эбби» из линии, – чужим голосом сказал Фельсенбург. – Трехпалубный линеал из линии… Одна!
Тут и выносить-то некуда, только на камни.
– Марселя долой! – взревел Юхан. – К крабьей теще наладились? По вантам! Живо…
Сразу две пенные змеюки промчались вдоль бортов; судно прыгнуло вперед и тут же отскочило назад под напором свихнувшегося, дующего сразу в морду и в зад ветра, и Юхан окончательно понял – никуда они теперь не уплывут.
3
Снова палубная суета. С марсов съезжают по фалам сделавшие свое дело матросы. Ветер дует, такой чудесный, такой ровный, а «Селезень» стоит, покорно оголив мачты и бросив якоря. Полоса синевы над головой, дремлющие берега, сонный пролив… Ведьмы остановили корабль и ушли, на прощанье растрепав плюмажи бросившимся следом волнам. Руппи они не заметили, или замаравшийся в Эйнрехте уже не годен ни для танца, ни для любви? Может, и так, только жизнь человеческая если и танец, то по колено в грязи.
Видеть Олафа не хотелось, но Руппи собрался с силами и пошел. С докладом. Он не «волшебница Фельсенбурга», он лейтенант флота, и нечего изображать обиду. Адъютант перешагнул через дриксенскую кровь, осужденный адмирал избежал хотя бы этого. Не винить же человека за то, что он рад, не став палачом, хоть бы и для Бермессера! С Ледяного хватит верного решения, превращенного штормом в ошибку. Руппи не знал, что бы чувствовал он сам, обернись бедой
– Вы, сударь, никак старшего господина ищете? Он на юте.
– Спасибо! – Он помнит, где Олаф, и искать ему нечего. Разве что имя офицера со «Звезды», мертвого офицера… Бедняга не виноват, он выполнял приказ и сейчас, и у Хексберг. И давая показания, тоже выполнял, хотя именно этот в суде мог и не выступать, у Бермессера много младших офицеров. Но если б выступил, сказал бы что велено… Тех, кто думал иначе, прикончили и свалили на темноволосого молодого человека со светлыми глазами. Накликали. Остается ли ложь ложью, если лгущий угадывает, или он сам своим языком будит лихо? Вот бы о чем поговорить с Луцианом…
– Господин адмирал, господин лейтенант идут!
Гульдер. И Грольше с Канмахером, до которого Руппи так и не добрался. Из-за кэцхен. Из-за того, что до тошноты не хотелось говорить про бой на островке и доказывать, что ничем особенным он не рисковал.
– Мой адмирал, – доложил Руппи, хотя Олаф и без него все видел и слышал, – впереди по курсу были замечены две кэцхен. Они препятствовали нашему движению. Шкипер счел правильным отдать якоря.
– Хорошо, – одобрил непонятно что Ледяной. Может, он и смотрел в горло пролива, но сейчас труба была убрана в футляр. – Как раненые?
– Не знаю. – О раненых Руппи забыл. – Умереть никто вроде не должен, разве что от заражения…
Канмахер дернулся, будто желая что-то сказать, но боцман при адмирале не спросит, а старый Йозев был образцовым боцманом.
– Гульдер доложил о схватке, – прервал молчание Олаф. – Ты действовал правильно.
Устав требовал оттарабанить раз и навсегда утвержденную радость и готовность служить, но прятаться за устав было бы бегством, да и не действовал лейтенант Фельсенбург правильно. Иначе б не налетели у скал на десант. Нужных слов не находилось, и лейтенант предпочел промолчать. Олаф тоже не спешил продолжить беседу и не пытался делать вид, что куда-то смотрит. Так все и стояли спиной к врагу, который то ли лез в пролив, то ли нет, пока из-под ног с воплем не вылетел знакомый трехцветный ком и, наплевав на своего кумира, не взлетел на планширь. Тогда обернулись все.
– Ты говорил, она кого-то чует? – спросил Ледяной, но думал он не о кошке.
– Тогда она злится. – Что бы их всех ни ожидало в оказавшемся-таки мышеловкой проливе, встретить
