Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат

– Я обещал фок Шнееталю. – Больше Фельсенбург на своего адмирала не косился. – Бермессер и его сообщники отправятся на рей именем Дриксен. Здесь нас трое, но лейтенант Лёффер тоже был у Хексберг. Пусть четвертым будет он.

– Постой, Руппи! – дернул щекой Кальдмеер. – Адмирал Вальдес, мы принимаем ответственность за казнь на себя. В память «Ноордкроне» и других погибших. Адмирал цур зее Бермессер и шаутбенахт фок Хосс будут повешены.

– Будут повешены все, кто лгал под присягой, – уточнил Вальдес. – Я насчитал одиннадцать человек.

– Двенадцать, – поправил Фельсенбург. – Еще Троттен.

– Руппи, – тихо окликнул Олаф, – Троттен не был в Хексберг и даже не давал показаний. Ты сводишь личные счеты…

– Да, свожу! По трактирам с враньем шлялось пятеро, осталось трое… Эта кочерыжка клялась быть рядом с Бермессером всюду. Вот и будет!

– Туда и дорога, – буркнул шкипер. – Те хоть со страху гадить начали, а этот для удовольствия.

Адмирал больше не спорил.

– Вальдес, – попросил он, – если это возможно… На флагмане должен быть палач, а священник есть на каждом линеале.

– Пусть поищут, – согласился Ротгер, – вряд ли эти господа ходили на абордаж.

– Палачу надо платить, – напомнил Фельсенбург. – Господин Вальдес, мои деньги остались на «Селезне», и я не знаю, принадлежат ли они еще мне…

– Разумеется, но флагманскому палачу пристало получать плату из корабельной кассы, а что останется… Шкипер, вы примете эти деньги в счет неустойки за сорванный фрахт? В конце концов, вам его испортил Бермессер.

– Спасибо, конечно… Только лучше б мне заработать по-честному. На том же кэналлийском.

– Фридрих без кэналлийского обойдется.

– Какой такой Фридрих?! Мы тут с его фельпским высочеством как раз думали, с каким бы ему товаром к родителю вернуться…

– А что? – засмеялся Вальдес. – Почему бы дриксенскому шкиперу не отвезти фельпскому герцогу кэналлийского? Мир сходит с ума, так пусть он делает это весело!

3

Статного священника Руппи помнил куда лучше, чем тот хотел бы, а вот палач был новым – папаша Гюнтер навеки остался на «Ноордкроне». Вальдес играл с кольцом, Кальдмеер молчал, пришлось начинать разговор.

– Как тебя зовут?

– Киппе, господин. Симон Киппе.

– Знаешь, что нам нужно?

– Сказали.

– Ты готов?

А если не готов, тогда что? Грольше с Польдером звать? Вздернуть-то они вздернут, только как бы какая мразь не сорвалась.

– Сделать я могу, – сощурился Киппе, и Руппи почудилось, что в ручищах палача фляжка и он по ней сейчас щелкнет, – а потом что? Ни мeста, ни головы! Я на четыре года подряжался, сейчас тринадцатый месяц идет…

– Жалованье за оставшиеся месяцы ты получишь. И за сегодняшнее.

– Неправильно так. Или жалованье, или за работу.

– Выбирай.

– Жалованье, сударь. Ну а если я вам глянусь, свистните, как вернетесь.

– Ты меня знаешь?

– Слышал. И про вас, и про господина адмирала цур зее, дай Создатель здоровьица… Фрошер говорит, дело спешное?

– Хорошо бы закончить дотемна.

– Успеем, если не тянуть.

– Гонсало, – подал голос Вальдес, – проводи куда нужно. Обоих…

– Я не смогу, – закатил глаза священник. – Двенадцать человек до захода солнца… Это ужасно!

– Шварцготвотрум! – рыкнул Канмахер, он тоже знал про серого подлеца со «Звезды». – Оптом отпоешь, а исповедоваться… Исповедовались они уже сегодня.

– Кому? – Клирик завертел головой. – Господин адмирал цур зее – добрый эсператист, он не станет…

– Он уже стал! – Пальцы Руппи сжались в кулак. – Отправляйтесь и благодарите Создателя, что юркнули ему под подол… Иначе быть бы вам тринадцатым!

– Я… Господин Фельсенбург, я был вынужден… Человек слаб…

– Вы и сейчас вынуждены. Вон!

И это тоже служитель Его! Отец Луциан, брат Орест, отец Александер и этот. Только чего удивляться. На каждого Ледяного найдется Бермессер, а то и два… Бешеный в Хексберг говорил о чем-то таком, но тогда подлость еще не распухла в пол-Дриксен… Лейтенант мотнул головой, отбрасывая лезущие на глаза волосы. Усталость давала себя знать все сильнее. Сколько же всего влезло в неполный день – встреча, погоня, беготня по островку, плен, кэцхен и закат, сумасшедший, как сама жизнь. Не желающее быть круглым солнце то клонилось к воде, то отшатывалось от горизонта, словно тоже ждало.

– Пляшет, – сказал Вальдес, – с осени пятый раз…

Пронеслась кавиота, раздался тоскливый стонущий крик. Неужели забросить двенадцать веревок так долго?

– Дозвольте доложить! – Говорить вперед адмирала и лейтенанта Йозеву было тяжко, но чувство долга пересиливало. – Ну… Команду бы на палубе выстроить… Иначе непорядок!

– Нет! – отрезал Кальдмеер.

– А хорошо бы. – Добряк щелкнул свою фляжку. – А то доказывай потом, кто их и за что. Море не расскажет, а поп этот… Сомнителен он. Как получим дюжину святых, от фрошеров умученных, поздно думать будет.

– Согнать бы наверх хоть марсовых, – вздохнул Йозев. – Этих не заткнешь, разве картечью…

– Нет, господа. – Олаф смотрел жестко и спокойно, как некогда на полуюте «Ноордкроне». – Матросы не должны видеть, как под чужими флагами вешают их адмирала. Любого. Море не расскажет, но поймет. Этого довольно.

– А как же…

– А вот так! – Бешеный подкинул свой изумруд. – Поймет не только море, поймет весь Ротфогель, и очень даже скоро. А серый пусть плетет что хочет. Кардиналу талигойскому…

– Вы забираете священника?

– Всех живых. Надо же чем-то и начальство порадовать, а этим летом Талигу на пленных не везет. То ли дело ваш Бруно, ему меньше гарнизона в рот не клади.

– А вам, – попытался улыбнуться Олаф, – меньше флагмана. Сейчас самое время спросить про нас с Рупертом и про то, как будут звать «Верную звезду» в Хексберг. Или это решит Альмейда?

– Вам придется познакомиться с тетушкой Юлианой. К счастью для вас, она верная супруга и добродетельная мать… Что до «Глаубштерн», то мне он не нравится, и не только мне. В Хексберг ему делать нечего.

– Я слышал, что марикьяре жгут захваченные корабли…

– Вместе с командой? Какое очередное… то есть очаровательное варварство! Нет, «Глаубштерн» огонь не грозит – флагман вернется в Ротфогель. Да, Гонсало?

– Готово.

– Быстро. – Зеленый камень поймал и потерял закатный луч. – Что ж, покончим с долгами, и пусть ставят паруса.