— А меня выручают музыкальные обрезки из фильмов Спилберга. Десять лет ими кормлюсь. Норковую шубу жене построил. Себе — «Альфа-Ромео».
Ошарашено, в полуобмороке, Вадим Петрович Селезнев обводил взглядом одного кретивщика за другим.
Неужели его столько лет водили за нос? И где он находится? На телевидении или в вертепе злобных разбойников?
И что ему делать? Ловить ворье за руку! Но где доказательства? Третий глаз! Сочтут сумасшедшим.
На первых парах Вадик решил все лихоимцам спустить. А потом не выдержал, кинулся в бой с открытым забралом. Одного сразу прищучил, другого вывел на чистую воду, третьего припер к стене Плача…
Скандал грянул неслыханный. Как воронье на падаль, слетелись газетчики. Вадик всех удивил фантастической прозорливость и отчаянной смелостью.
Вадима заметили на самом верху. Назначили министром культуры. А Селезнев, когда оказался в министерском кресле, вовсе ошалел от видений третьего глаза.
Какая тут культура? Что вы?! Вокруг одни насильники, клятвопреступники и агенты западных спецслужб.
Вадим пришел в смущение, а потом дико испугался, потянулся к портвешку с тремя семерками. Но сколько оного не употреблял, третий глаз не закрывался и язвил окружающую действительность с дьявольской силой.
Тогда Вадим Петрович отправился к новомодному психиатру и по совместительству колдуну, Митрофану Крякину. Попросил его в острожных выражениях закрыть третий глаз.
Митрофан Крякин поболтал перед его очами золотой луковичкой часов, обкурил его дымом африканского папоротника и прошептал ужасающие заклятья.
Заплатив кругленькую сумму, Вадик покинул чертоги кудесника с полной уверенностью в ослеплении третьего глаза.
Но куда там! Вездесущее око стало зрячим даже на каком-то молекулярном уровне.
Вот, скажем, на Вадика прёт пешеход, румянец во всю щеку, а Селезнев уж видит, что у бедолаги рожистое воспаление ноги, а на подходе рак легких.
А вон мамзель с улыбочкой на вишневых устах катит, и не подозревает дурочка, что через пару месяцев её ожидает полное и безоговорочное облысение.
Или собачка на трех ногах скачет, ноздрями жадно ловит сладостный сучий запах. Скоро помрет собачка…
Да что же это делается, милые граждане? Выходит с третьим глазом в Россиюшке вовсе не жить?!
После горьких, мучительных размышлений, Вадик сложил с себя министерские полномочия и записался в буддийском храме на приём к тибетскому ламе.
— Ты — посвященный и избранный, — огорошил его прямо с порога лама, зябко кутаясь в оранжевое покрывало. — И я не достоин даже ноги твои обмыть.
— Так что же мне делать? — белугой взвыл избранный.
— Как что? Жить на горных отрогах Тибета, в монастыре. Выращивать себе достойную смену.
— Да какой я к лешему избранный? Родился еще при советской власти! Вместе со всеми месил московскую грязь!
На это лама лишь улыбнулся двусмысленной улыбкой Будды.
Что ж, жребий брошен! Вадик оформил заграничный паспорт, заказал авиабилет к ближайшему тибетскому монастырю, попрощался с сослуживцами и уведомил о скором отлёте огненно-рыжую любовницу Анжелику.
Перед вылетом Вадик зашел в ГУМ, прикупил себе оранжевой материи, лично выкроил монашеское покрывало.
Примерил, крутанулся на пятке перед зеркалом. А оно, святые угодники, ему идет! Седина головы вспыхнула каким-то божественным светом. Морщины лица разгладились, а грудь по-гренадерски выкатилась колесом.
Устроив на прощание маленькую сексуальную революцию с любовницей Анжеликой, повторив для лучшего запоминания несколько блистательных па Камасутры, Вадик, даже не прищуривая свой третий глаз, стал смело ждать вылета на новую родину.
Несколько сбил его планы водопроводчик, Семеныч. Явился с тремя бутылками портвейна «777», отметить проводы. Семеныч хоть и был рядовым служителем прокладок и унитазов, однако обладал абсолютным слухом, обожал Шнитке, поэтому сошелся с Вадиком на короткой ноге.
— Не хочется мне пить, Семеныч, — устало отмахнулся экс-министр. — Я ведь посвященный, избранный. Надо знать себе цену.
— А от меня, Петрович, жена ушла, — водопроводчик смахнул слезу грязным рукавом. — Снюхалась с газосварщиком нашего ЖЭКа.
— Тогда наливай.
Они выпили. Семеныч оторопело заморгал детскими ресницами:
— Что-то я в себе неладное чувствую. Батюшки! Через стену вижу! Там ветеринар пытается кота кастрировать.
— Уж не хочешь ли ты, Семеныч, сказать, что и ты избранный?
— Вроде того…
Вот уже пару лет Вадик с водопроводчиком Семенычем обитают в живописном тибетском монастыре.
Уважением их там окружили феерическим. Еще бы! Только у них двоих из далекой России отверзся третий глаз. Остальные россияне лишь косят под избранных.
Жизнь в монастыре тиха и размеренна. Вадик с Семенычем кушают рисовые лепешки, пьют небесную росу из лепестков лотоса, долго и неотрывно глядят в космическую лазурь шестью зенками.
Прежняя их московская жизнь теперь кажется далекой и лишенной всякого смысла. Да и было ли все это?
Однажды, на побывку из Москвы, к Вадику прибыла огненно-рыжая любовница Анжелика. Привезла с собой тамбовской картошки, костромского масла и три бутылки портвешка «777».
Сели, выпили… Но Вадик больше никаких метаморфоз со своими глазами не хотел, поэтому рюмку плеснул под ноги.
— Ой, что это со мной? — обмер Семеныч. — Ничего больше запредельного не вижу. Третий глаз, стервец, закрылся начисто!
— Еще выпей, может, откроется, — посоветовал Вадик.
Выпили, но глаз не открылся. Только Анжелика вдруг воспылала дикой страстью к экс- водопроводчику, лианой обвила его шею, прижалась острыми грудями.
…В Москву Анжелика так и улетала в обнимку с Семёнычем. Тот, после захлопнувшегося глаза, сбросил оранжевое покрывало, сказав, что устал комедь лопать и соскучился по борщу с бараниной и по Шнитке.
Самолет взмыл. Вадик махал загорелой и высохшей на тибетском солнце рукой.
Потом сморгнул слезу, расчувствовался.
Как же все-таки одиноки и несчастны люди без третьего глаза! И почему мир столь несправедлив, что открывает волшебное око только после дрянного портвешка «три семерки»?!
