называется, кажется, йога. Нужно просто-напросто сконцентрироваться на бесконечности или вовсе ни на чем, и если делать это в продолжение долгого времени, то дух твой покинет тело. Беда вот только в том, что тело никак не хочет расставаться с душой. Вот ведь какое оно упрямое, тело…
Бесконечность вдруг куда-то отступила, и, недовольно фыркнув, Эндрюс поймал себя на мысли, что думает о Порт-Карлосе и девушке, которая работает на одной из рыбных сушилен. Эти остряки на «Дануне» вечно подшучивают над ним, когда он возвращается из увольнительной. Ха-ха, очень смешно! — свирепо подумал он про себя и снова попытался сосредоточиться на бесконечности, но тут же снова отвлекся, на этот раз на звук самолета, затерявшегося высоко в облаках. Лишь на одно мгновение ему удалось разглядеть его навигационные огни, мелькнувшие в вышине…
Рядом с ним старшина Гроган пробурчал:
— «Иберия». Идет по маршруту Мадрид — Лиссабон — Бермуды — Гавана… Тоже опаздывает. Только кто-нибудь когда-нибудь видел, чтобы испанцы не опаздывали?
Но он ошибся: это был не самолет авиакомпании «Иберия», идущий курсом на Гавану. Тот пролетел час назад и как раз точно по расписанию. Сейчас над ними пронесся самолетамфибия, выполняющий чартерные рейсы компании, чью национальную принадлежность установить не представлялось бы возможным даже при очень большом желании. Жизнь его началась на судоверфях «Шорт Бразерс» на реке Медвэй в родном графстве майора Джона Ричмонда, Кенте, но с тех пор, как его киль впервые рассек мутноватые воды Медвэя, он не раз сменял хозяев и много повидал на своем веку.
Сейчас он летел на высоте восемнадцати тысяч футов, не снижаясь с того момента, как пять часов назад вылетел из Ааргуба в Байя-де-Рио-де-Оро, что на побережье Испанской Сахары. Ааргуб считался одним из мест, где любопытство, особенно выказанное открыто, считалось опасной формой проявления дурных манер. Поэтому шестеро находившихся на борту самолета людей вообще не ведали, что такое любопытство. И что такое эмоции, им тоже было неведомо. Все они без труда сократили их стандартный набор, обычно свойственный человеку, до трех самых простых, которые и заменяли им теперь все остальное.
За исключением пилота, все они были военнослужащими Киренийской национальной армии. Старшим по званию и руководителем группы был майор Вальтер Миетус. Его верность той или иной организации обычно определялась количеством денег, которые он получал за работу, а также и самим количеством работы. Он не раз отказывался от крупных вознаграждений только потому, что предлагаемая работа казалась ему скучной и неинтересной. В ней он искал своего рода вдохновение, заменявшее ему человеческие чувства, которых он был лишен, а также не утраченную до конца потребность в выходе эмоций.
Он был наполовину немец, наполовину грек. Впервые увидел Средиземное море, будучи молодым двадцатилетним обер-лейтенантом танковой дивизии, входившей в Африканский корпус германской армии. В Мюнхене у него осталась жена и двое маленьких сыновей. Его танк был подбит бронебойным снарядом, выпущенным из британского зенитного орудия, державшего оборону при Эль-Аламейне. Все члены экипажа погибли, а ему с тяжелой раной шеи удалось выбраться из горящей машины и спрыгнуть на землю, хотя и не совсем удачно В накренившийся на откосе танк угодило еще два снаряда, и тот, перевернувшись на бок, придавил Миетуса. Окончательно не раздавило его только благодаря тому, что его тело на пару дюймов вдавило в песок, а танк накренился назад. Попав в смертельную западню, он должен был истечь кровью, но, придя в сознание, все же умудрился как-то остановить кровотечение, кое-как перетянув рану бинтом, который вытащил из нагрудного кармана. Время от времени он терял сознание и был близок к смерти, но всякий раз приходил в себя. Его жена и дети погибли во время бомбежки по дороге к родственникам в Дюссельдорф. Он узнал об этом, находясь в госпитале в Италии.
Тогда он заплакал последний раз в своей жизни. Врачи объяснили ему, что ходить он сможет, но никогда уже не будет обладать способностью удовлетворить женщину… В Германию он больше не возвращался, а любовь, умершую в нем навсегда, заменило неистовство.
Ходил он теперь на негнущихся, твердых ногах, неловкой походкой, и тело его походило на старый, искореженный дуб.
Ему было только сорок, но его светлые волосы уже поседели, истончились и были покрыты перхотью, а правильное, не лишенное приятности лицо огрубело и приобрело цвет выцветших досок, выброшенных волной на берег и месяцами валяющихся на солнце.
Остальные члены экипажа были приблизительно того же возраста, что и. Миетус. Лоренцен, некогда служивший во французском Иностранном легионе, куда он попал из тюрьмы, дезертировал оттуда, какое-то время был сутенером в одном из публичных домов Алжира, долго скитался по свету и вернулся домой — солдат удачи (какими все они были, хотя и не в полной мере соответствовали этому названию, ибо удача предполагает завтрашний день, а они всегда жили только сегодняшним). Другой член группы, некто Плевски, бежавший из русского плена в польскую армию генерала Андерса и тоже дезертировавший, бежал в Каир и в конечном счете попал к партизанам Кирении.
Роупер, говоривший по-английски тоненьким голоском — скорее всего это был отзвук ирландского акцента — любил книги и музыку так же, как Лоренцен лошадей. И наконец, Сифаль, единственный среди них кирениец, оказавшийся в группе благодаря полковнику Моци, собственноручно выбравшему его как первоклассного радиста. Уже находясь в заключении в Кирении, полковник Моци, используя подкуп и тайную власть, устроил так, что Миетус посетил его в тюремной камере и получил от него краткие инструкции. Каждый участник группы был выбран для выполнения определенного задания, при этом учитывалось, что ни один из них за последние пятнадцать лет не испытал даже минутного колебания перед тем, как убить живое существо, будь то мужчина, женщина, ребенок или животное, если плата за совершенную работу не заставляла себя ждать и устраивала исполнителя. Из всех них только Плевски был склонен временами испытывать минутное сожаление о содеянном, и в нем еще сохранилась способность сострадать, хотя он всячески скрывал это от остальных.
О пилоте Максе Дондоне мало что можно было сказать, кроме лишь того, что был он вдвое моложе Вальтера Миетуса и имел судьбу во многом схожую с его.
Все шестеро, за исключением Макса Дондона, были одеты одинаково: в коричневые куртки из мягкой кожи, темные рубашки, темные брезентовые брюки и ботинки на резиновой подошве.
Самолет держал курс на запад. Миетус, Плевски, Лоренцен и Сифаль играли в бридж на крышке чемодана, а Роупер, лежа -, на спине, читал немецкий перевод первого тома «Истории англоязычных народов» сэра Уинстона Черчилля. Роупер вообще любил читать. В ожидании предстоящих действий экипаж чувствовал себя спокойно и расслабленно — все было заранее отрепетировано. Каждый знал, что ему конкретно делать, а остальные знали, что он сделает это.
Через час после встречи с «Дануном» самолет взял западный курс. Вскоре, сверившись с часами, Макс Дондон описал круг и пошел на восток, на снижение, пока впереди не показалась шапка облаков, а до уровня моря не осталась всего какая-нибудь тысяча футов. Через сорок пять минут уже можно было различить отдаленные огни Сан-Бородона. Тогда самолет повернул к юго-востоку и взял курс на западное побережье острова Мора. Обернувшись к остальным, Макс проговорил что-то через плечо. Роупер отложил книгу, поднялся и встал позади него. Впереди на фоне неба вырисовывались очертания Моры.
— Вижу огни, — сказал Роупер.
Макс погасил бортовые огни. Еще пару миль они двигались по направлению к югу, потом самолет- амфибия, словно огромная птица, опустился на воду и мягко закачался на волнах.
Дальнейшие действия группы свидетельствовали о длительной тренировке. Когда открылась наружная дверца, в окутанный табачным дымом салон хлынул свежий морской воздух.
Сбросили на воду надувную лодку. Миетус первым ступил В нее и начал принимать груз. Когда с погрузкой было покончено, к нему присоединился Сифаль. Затем на воду спустили вторую лодку, погрузив оставшиеся вещи. В нее сели также Роупер, Лоренцен и Плевски.
Плевски помахал рукой Максу, и обе лодки, связанные между собой канатом, мгновенно скрылись в темноте.
Дверца самолета захлопнулась, заработал мотор, и самолет, вздымая пену, поднялся ввысь.
Никто из участников группы не смотрел ему вслед: он был им больше не нужен. Не спеша они шли на веслах к берегу, до которого оставалась сотня ярдов.
Вскоре они причалили к узкой береговой полосе у подножия темной остроконечной скалы и втянули
