Паутина

Дроу вздернула снежную бровь. “Выращивают?”

“За ростками ухаживают, затем высевают в море, чтобы они росли и убивали. Пойдем, пойдем туда!”

Но Лириэль вспомнила кое-что виденное лишь несколько дней назад, и смутное подозрение превратилось в уверенность. Вероятнее всего, ей вовсе не понадобится отправляться куда-либо вместе с нереидой, чтобы найти непосредственный источник порослей келпи. “Ты останешься здесь, пока я тебя не позову”, приказала дроу.

“Но мой платок”, умоляюще протянула ладони нереида. “Отдай его мне, я выполню все, что ты пожелаешь!”

Лириэль отвернулась и вскарабкалась по склону, не обращая внимания на жалостливые просьбы нимфы. Протянув руку, Федор помог ей преодолеть последние несколько футов обрыва.

“Это необходимо было, так обращаться с ней?” спросил он. Дроу пожала плечами. Развязав свой белый пояс, она беззаботно запихнула его в сумку, не думая о том, что вызовет новый вопль боли у опасной твари внизу. Однако выражение лица Федора ее действительно беспокоило. Его явно сердило рабство, в котором Лириэль держала нереиду.

“Согласишься ли ты, что информация, добытая у плененной нереиды, была ‘необходимой’ если я тебе скажу, что, не обладая ей, ты мог убить невиновного человека?”

Федор нахмурился. “Что ты имеешь в виду?”

“Что, если Ибн не убивал Хрольфа?”

“Он напал на тебя. Его смерть заслужена трижды”

“Ладно, согласна, но я не верю, что он убил Хрольфа, или что он играл какую-то роль в бедах Руатима. Первые два раза, когда он пытался меня убить, мне кажется, он действовал в основном из-за своей ненависти к эльфам и предубеждений насчет женщин на корабле. Он не хотел подвергнуть опасности других моряков. Но сегодня он напал решив что я частично виновна в гибели Хрольфа, поскольку я общалась с морскими эльфами. Ты не заметил, как он удивился, когда я обвинила его в отравлении людей Хольгерстеда сонным медом? Я была слишком зла, чтобы понять это раньше”, признала Лириэль, “Но если все так, значит Руатим предал кто-то другой. Мы должны найти его — или ее — и не думать о средствах, которые для этого потребуются!”

Федор мрачно кивнул, и задумался. Ему все же претила безжалостное обращение с нереидой, но он признавал, как важно сейчас отыскать предателя. “Ты знаешь, кто это?”

“Думаю что да”, коротко сказала Лириэль. “Тебе не показалось странным, что Дагмар объявилась в Хольгерстеде как раз в день нападения? С целым вагоном всякой всячины как своим ‘приданым’?”

“В общем-то нет. Здесь такой обычай”.

“Но откуда еще мог взяться мед, кроме как со складов Хрольфа? И у кого еще был ключ, кроме его первого помощника и меня?”

“Возможно, у многих. Хрольф доверял легко”.

“Верно, но подумай: прежде, чем Дагмар отправилась в Хольгерстед, она в одиночестве зашла на склад, подобрать несколько вещиц как плату для бедолаги, вынужденного взять ее. Разве не могло быть, что она добавила бочонок-другой меда, подсластить сделку?”

“Может быть”, согласился Федор, “но это маловероятно. Даже если мед был отравлен, даже если он действительно был с приданым Дагмар, как можно утверждать, что это намеренное предательство а не несчастный случай? Верность Дагмар своему народу вне подозрений. Почему еще она отправилась в Хольгерстед, в качестве второй жены Ведигара?” То, как упрямо ее друг защищал северянку, начинало уже выводить Лириэль из себя. “Невелика потеря, если она знала, что тот умрет задолго до того, как ей придется лечь с ним”, бросила она. “Да и не так уж это было бы тяжело. Ведигар не лишен привлекательности, для человека конечно”.

Юноша моргнул; он никак не мог не принять на свой счет этот сомнительный комплимент человеческим мужчинам. “Тяжело только в том, что он ей не нравится”, напряженно ответил Федор.

Глаза Лириэль сузились, взгляд отяжелел. “Но ей нравишься ты, это ты хотел сказать?”

“Я лишь говорю, что согласие Дагмар лечь в постель с человеком, которого она едва знает — будь то Ведигар или я — говорит в ее пользу в смысле желания выполнить свой долг перед Руатимом”, объяснил он. “У северянок не принято относиться легко к таким вещам. Я не представляю, как женщина столь верная долгу может стать предательницей”.

Эти слова вонзились в Лириэль как острые осколки стекла. Несмотря на все свои прежние приключения с тем или иным приятелем среди дроу, сама она никогда не относилась к ‘таким вещам’ беспечно. Неужели Федор действительно так мало понимает в том, через что ей пришлось пройти, прежде чем она смогла принять его дружбу, тем более его любовь? Федор потребовал от нее больше, чем сама она предполагала найти в себе. Для Лириэль, дроу из Мензоберранзана, путь к такой близости был с болью вырванным прозрением, невероятным изменением и ростом. И после всего этого, Федор превозносит сдержанность северянок как добродетель — немыслимое оскорбление!

“Что до мотивов Дагмар, скоро мы их узнаем”, мстительно объявила Лириэль. “Может ты и не способен видеть в женщине глубже ее привлекательного личика, но властью Лолт могу я!” Дроу показала ему обсидиановый кулон.

Лицо Федора наполнилось ужасом. “Не надо”, попытался он отговорить ее. “Вороненок, не стоит тебе связываться с этой богиней!”

Неестественная ярость вспыхнула в ней темным, потрескивающим огнем. Лириэль узнала прикосновение Паучьей Королевы, и слишком поздно вспомнила жестокие ритуалы, которым должны были следовать ее жрицы. Ревнивая богиня не позволяла своим слугам никаких проявлений симпатии, и особенно оскорбляла ее мысль, что жрица может привязаться к мужчине. Часто от женщин Мензоберранзана требовалось жертвовать их мужчин, их любовников и даже сыновей, чтобы умиротворить Королеву Пауков. Лолт не долго будет терпеть ее союз с человеческим мужчиной, особенно если тот осмеливается вмешиваться в веру жрицы и ее долг перед Лолт. Федор не понимал, насколько опасен его путь. До сего момента, не понимала и Лириэль.

“Не говори мне дурного о Лолт”, предупредила она. “Я принесла ей клятву жрицы, в обмен на магическое спасение Эльфийки”.

Федор вздрогнул и взял ее за руки. “Это была работа твоей богини? Лириэль, неудивительно, что ты плакала, зная, чему поклялась! Никогда, нигде я не чувствовал такого отчаяния и зла!”

“Или такого могущества”, холодно добавила дроу.

“Но какой ценой?” настаивал он. “Как может добро появиться из зла? Я боюсь за тебя, вороненок, и боюсь, во что ты можешь превратиться. Ты уже повелеваешь рабыней, и обвинила добрую женщину в предательстве”.

В его словах было достаточно болезненной истины, чтобы заставить ее высвободить ладони. “Подумай, как ты разговариваешь со мной”, рявкнула она. “Или напомнить, что я могу приказать тебе вырвать сердце этой ‘доброй женщины’?”

За словами Лириэль последовало ошеломленное молчание.

Какое-то время, показавшееся очень долгим, она и Федор стояли и смотрели друг на друга. Юноша явно был шокирован ее вспышкой, но ничуть не больше, чем сама Лириэль. Впервые в жизни молодая дроу услышала в собственных словах эхо злобного голоса ее бабки. На мгновение древнее зло Матроны Баэнре жило, дышало и обрело дом в сердце Лириэль.

“Я не хотела этого сказать”, прошептала она.

Федор кивнул, безмолвно принимая ее слова. Но Лириэль видела, по печали в его глазах, что он сомневается в их истинности — и знает, что и она тоже.

Импульсивно, она бросилась в объятия любимого, желая вернуть ту близость, которая когда-то принадлежала им. Федор поддержал ее, но под ее ищущими ладонями мускулы его плеч, груди, рук напрягались, отторгая ее. Ей не было ответа, не было радости. Лириэль подняла вопрошающие глаза на лицо юноши.

“Моя леди потребует от меня и этого?” осведомился он сдержанно.

Пораженная Лириэль отпрянула. Сквозь прозрачное окно его глаз она читала и глубокую боль, и