— И ты не боишься?
— Нет, нисколько. Послушайте, Блейк, давайте не будем говорить о смерти. Вам ведь сейчас придется выстраивать какую-то линию защиты, да?
— Да — и я могу победить. Мне нужно лишь одно — чтобы ты встала и рассказала правду про Ноутона. Тогда мы сможем сыграть на самообороне, на внезапном порыве, вызванном желанием отплатить ему за издевательства и пытки…
— О, Блейк, неужели вы до сих пор настолько меня не знаете?
— Нет!
— Ноутон. Вечно вы, люди, пытаетесь возвести зло в фетиш. А ведь все это просто мелко и пакостно.
— Но ты согласна дать показания?
— Нет. Это слишком скучно и противно.
— Скучно!
— Да, Блейк.
— О Господи, что же мне с тобой делать! — вскричал я. — Все это просто безумие — твоя мать, немецкий язык, сифилис и инсульт! Бред какой-то…
Хелен посмотрела на меня и сочувственно покачала головой.
Доктор Сэнфорд Хаймен, возглавлявший психиатрическое отделение главной больницы Сан-Вердо, отличался крайней худобой и почти непрерывно курил. Поздоровавшись со мной в своем кабинете, он посочувствовал мне.
— Я представляю, что такое судебное заседание, — сказал он. — У меня у самого такое ощущение, что я тоже постоянно вершу суд.
— Вы уделите мне десять минут?
— Даже пятнадцать, — великодушно предложил он. — Хотя, если я верно догадываюсь, за чем вы пожаловали, нам столько не потребуется. Курите? — Я отказался, а он закурил; тонкие пальцы, испещренные желтоватыми табачными пятнами, заметно дрожали. Перехватив мой взгляд, он сказал: — Да, я нервный, слишком много работаю, недосыпаю, плохо питаюсь, да и дымлю, как паровоз. В отличие от неё — у неё руки не дрожат и она не курит. Я, между прочим, бросал курить тридцать шесть раз. Я специально считаю, потому что рассчитываю когда-нибудь написать на эту тему статью. Марк Твен, знаете ли, уверял, что нет ничего проще, чем бросить курить — лично он проделывал это не меньше пятидесяти раз.
— Вы её обследовали?
— Да. Чарли Андерсон пригласил меня заглянуть в тюрьму и поболтать с ней — не формально, а просто так, чтобы у меня сложилось определенное впечатление.
— И что у вас сложилось?
— Довольно многое. Видите ли, мистер Эддиман, грамотному психологу вовсе ни к чему прибегать к тестам и прочим выкрутасам, чтобы понять, с кем он имеет дело. Возможно, сейчас я скажу вам кое-что лишнее, но тогда мне показалось, что Чарли Андерсон был бы рад, узнав, что она сумасшедшая.
— И?
— Вот к этому я и клоню, мистер Эддиман. Она находится в куда более здравом уме, чем мы с вами. Это необычайно привлекательная и умная женщина. У неё потрясающее самообладание.
— Но она хоть отличает добро от зла? — не выдержал я. — Может быть, она на этом чокнулась?
— Нет, — вздохнул доктор Хаймен. — Да и потом, кто знает, где проходит грань между добром и злом? Разве мы с вами это знаем? Любому разумному человеку ясно, что вешать женщин — зло. И что из этого? В нашем штате это зло узаконено. В том самом штате, заметьте, который треть своих доходов извлекает из игорного бизнеса и проституции — другого признанного зла. Так что все это — разговоры, мистер Эддиман. Или басни, вроде голливудских сказок.
— Но ведь она хладнокровно убила человека!
— Ipso facto[3] — все убийцы сумасшедшие. Возможно. А как насчет всего человечества?
— Это софистика. Я говорю о конкретной ситуации, когда речь идет о жизни человека. Я её адвокат. Я хочу спасти ей жизнь — и не только потому, что считаю такое наказание незаслуженным, но и по той причине, что она слишком необыкновенная женщина и нельзя, чтобы она погибла.
— Я бы хотел вам помочь. Но как?
— Вы видели её анкету?
— Полицейскую?
— Да.
— Видел…
— Социальное происхождение, учебу в школе, первые приводы…
— Порой поражаешься, как меняются с возрастом люди, мистер Эддиман. Это все, что я могу вам сказать. Но она — поразительная женщина.
— Вы же сами этому не верите, доктор!
— А чему же мне тогда верить, мистер Эддиман? — спросил доктор Хаймен, посматривая на часы. — У вас есть другое разумное объяснение?
— Вчера я беседовал с врачом из чикагской больницы. Он сказал мне, что год назад Хелен Пиласки в бессознательном состоянии подобрали на улице. Третья стадия сифилиса — терминальная. Ее положили в больницу и она погрузилась в кому.
— Весьма необычный случай — в столь молодом возрасте. Кома, говорите? А что её вызвало? Вы уверены, что все это обстояло именно так?
— Я ни в чем не уверен, потому что в тот же день она вышла из комы, оделась и сбежала из больницы.
— Да бросьте, мистер Эддиман, — поморщился доктор Хаймен и встал, давая понять, что интервью окончено. — Из комы никто просто так не выходит. Кто-то вас разыграл. Я вам ничем помочь не могу. А ваша клиентка находится в полном здравии.
Смуглый и уверенный Джо Апполони был весьма ярким свидетелем. В Сан-Вердо вес у него был большой. Некоторые из присяжных знали, кто он такой, а когда Джо заявил, что является одним из управляющих «Пустынного рая», в глазах присяжных зажглось нескрываемое любопытство. Даже Оскар Сандлер, который знал, что Джо дружен с Чарли Андерсоном, отнесся к нему с подчеркнутым уважением.
— В каких отношениях вы состояли с мисс Пиласки? — спросил я.
— Мы дружили — насколько могут быть дружны мужчина и женщина в подобного рода заведениях. Я ею восхищался. И уважал.
— Она ведь работала на вас, верно?
— Да, работала, но это второстепенно. Прежде всего я видел в ней друга — точнее, я мечтал бы быть её другом. Состоять в дружбе с такой женщиной великий почет.
— Какую должность она у вас занимала?
— Она была зазывалой в моем казино.
— Мы находимся в Сан-Вердо, мистер Апполони, поэтому объяснения здесь не требуются, и все же, для протокола — кто такой зазывала?
— Термин это непростой. В мошеннической игре зазывала тоже мошенник. В Сан-Вердо же, где играют по-честному, зазывала — такой же участник игры, как и крупье. Зазывала также помогает создавать игрокам хорошее настроение. Если зазывала — женщина, то она может улыбаться клиенту, заказывать бесплатную выпивку или даже одергивать не в меру зарвавшихся игроков. Когда зазывала не справляется со своими обязанностями, атмосфера в казино довольно тяжелая и напряженная. С хорошим же зазывалой даже проигрывать приятно.
— Мисс Пиласки справлялась со своими обязанностями?
— У нас никогда не было зазывалы лучше. Она предвидела неприятности. Мы просто на неё молились.
