в себя и смотрел на Йоко Оно, стоявшую на коленях над телом Леннона. Бросив револьвер на тротуар, убийца с поразительным спокойствием прикурил сигарету. В ответ на вопросы портье «Дакоты», «понимает ли он сам, что совершил», Чепмен ответил следующим образом: «Да, понимаю. Полагаю, что я убил мистера Леннона».
Мы задаемся одним-единственным вопросом: поему? Было ли все это пагубным следствием безудержного восхищения и неудавшегося подражания или же мы имеем дело с неосознанным, незапланированным деянием душевнобольного? Ответить на это сложно, однако порой, дорогие радиослушатели, смерть – куда более простая вещь.
Ван Гог выходит на ринг с первым ударом гонга
Поначалу все шло великолепно. По истечении третьей недели они уложили чемоданы и появились в «Белуне» очень рано, намереваясь распрощаться с Пикерасом. А вот Доктору Ноунеку планы музыкантов совершенно не понравились. Выдержав изрядную паузу, он вдохнул сигарный дым, а потом выпускал его в сторону письменной лампы на столе до тех пор, пока она почти не скрылась из виду.
– Вы не можете уехать.
Боб и Николас обменялись быстрыми взглядами.
– Я не понимаю, Сонни.
– Вы подписали контракт. Разве не помните? Вы будете со мной, пока мне не надоест.
Пикерас выдвинул ящик стола и недовольно бросил на стол револьвер системы Кольта и пачку табака, а сам продолжал рыться в своем беспорядочном хозяйстве.
– Они должны быть где-то здесь… Прямо здесь… Да вот же они, контракты.
Пикерас с видом победителя ткнул пальцем в третий параграф. Первая неделя объявлялась испытательной для обеих сторон: в течение этого времени музыканты имели право уехать, если им что-либо не понравится. Однако, как только этот срок истекал, контракт становился бессрочным – до того момента, когда обе стороны договорятся его расторгнуть. Минимальный срок – один год. Последнее слово оставалось за Пикерасом.
И слово это лежало на столе: револьвер системы Кольта.
– Буду с вами откровенен. У меня нет ни малейшего понятия о музыке. Но вот что я вам скажу: вы в этом городе – уже, в общем-то, люди с именем. Местные газетчики вас нахваливают. Точно не знаю почему, но главное, что вы нравитесь. При вас дела у меня идут хорошо, Боб. Клубная касса пухнет как на дрожжах, и я не собираюсь так просто вас отпускать.
Пикерас снова вдохнул дым и пригладил зализанные назад волосы. Потом поднялся из-за стола и начал прохаживаться из стороны в сторону мелкими шажками закованной в панцирь черепахи, изображая задумчивость. Пистолет так и лежал на столе. Револьверный барабан и дверь-вертушка. Бобу стало интересно, живет ли в этом барабане хоть одна пуля. Он не мог быть пустым, если доверять даже половине слухов, ходивших по городу о Пикерасе. Не стоило подвергать их сомнению.
– И все же мне не по душе принуждать людей. Я все думал, как бы уладить возникшее недоразумение… Мы наверняка сможем разыграть наш вопрос на бильярде.
Боб и Николас в нерешительности переглянулись.
– Если выиграете, я даю вам десять тысяч долларов наличными и вы получаете свободу.
– А если выиграешь ты?
– Если я выиграю, вам придется остаться.
– И это все?
– Мне казалось, идея вам не понравилась.
Теперь Доктор выглядел возбужденным, его неожиданно развлекла мысль о партии на бильярде. Николас тотчас же переложил всю ответственность на Боба. Хотя тот уже много лет не подходил к столу, в свое время у него получалось совсем неплохо. Он решительным жестом снял шляпу и бросил ее рядом со своим замшевым плащом, на один из этих пыточных стульев. Замшевый плащ был единственной вещью, сумевшей пережить парижскую катастрофу. Пикерас передал Бобу треугольник:
– Предоставляю эту честь тебе, Боб.
Доктор скинул пиджак и закатал рукава на рубашке, соблюдая абсолютную симметрию. Расставляя шары, Боб заметил, что одного не хватает и треугольник неполный. На вопросительный взгляд музыканта Пикерас ответил саркастической ухмылкой, в которой сквозила мстительность; глаза у Доктора Ноунека блестели, словно он годами накапливал готовые скатиться слезы, словно вся его сдержанность давалась ему через силу, была только данью стилю. Или же попросту в прошлой жизни он был крокодилом, а от прежних повадок не так-то легко избавиться. Пикерас был одним из тех людей, которые с куда большим удовольствием плескались бы в болоте, скользя по мутной воде. Вот отчего он выбрал ту жизнь, которую выбрал.
– Тот шар я использовал, чтобы закрыть один старый должок. Не хватает одного полосатого. В традициях этого дома – играть без одного шара. Вопросы будут?
В голове Боба Иереги возник зримый образ – автопортрет Ван Гога. У него были всё те же красные глаза и заляпанное грязью лицо, однако теперь, в отличие от их последней встречи, горло у старика Винсента ощутимо раздулось – точно его заставили проглотить что-то круглое и тяжелое. И тогда Боб осознал, что ему не по силам тягаться с Пикерасом и что, даже если удача окажется на его стороне, ему определенно не следует выигрывать эту партию. Первым условием для побега из этой мышеловки было остаться в живых. И Бобу совершенно не хотелось менять традиции в доме Доктора, чтобы после него играли уже без двух шаров.
Им оставалось только ждать.
Intermission[26]
– В последнее время я чувствую себя точно запертым внутри картины Хоппера.[27] Ты ведь знаешь, кто такой Хоппер?
