Алхимия

Ангелы».

Тот, кто сам не работал у горна, будь он даже мудрейшим и тончайшим теоретиком, никогда не поймёт ни сколь тесна связь художника с материей — Госпожою Мысли его, ни какими откровениями она может с ним поделиться, будучи выведена огнём из своего сонного состояния, так что в результате художник становится огненным любомудром — philosophus per ignem.

Символическая иконография часто изображает минерального субъекта мудрецов в его первородном, то есть первого порядка (primordial) состоянии, именно таким, каким он извлечён из месторождения, в виде сухой скалы, из которой растёт могучее и исполненное плодами древо. Этот образ мы обнаружим с надписью sic in sterili — так из бесплодного — на предпоследней странице очень любопытного Искусства горшечника Киприана Пикольпасси. Последний, представив себя в виде конного (кавалериста), по нашему разумению кабалиста, дополняет явную эзотерику своего образа следующей надписью:

«Я помещу вас в конце моего труда туда, где простирается страна Длительности, моя родина».

Разумеется, эта страна и есть наша первоматерия, именуемая также земляной колбой или чревом земли (ballon de terre), что всегда есть также и «масса, куча, груда, ворох» (masse, moncel), по нашему разумению, позволяющая кабалистическое толкование ея как моей соли (mon sel).

Скала Сирано обладает высшими достоинствами и пронизана корнями, свидетельствующими о ея растительных качествах. В траве у подножия этой скалы, «покрытой множеством юных, зелёных и густых деревьев», можно встретить чудесного Феникса. Вариант текста, который мы встречаем в издании Гарнье, не менее выразителен:

«Эта скала покрыта множеством древ, чья живая, свежая зелень источает юность» (Иной мир. Государства и Империи Солнца).

* * *

Экстравагантные высказывания, встречаемые у Сирано, заставляют порою вспомнить о влиянии Декарта и Гассенди. Но все учёные теории этих великих людей, равно как и Коперника или Клавдия Птолемея, для нашего философа есть лишь оболочка его собственных умозрений, оформленных на бумаге так, что мы можем говорить о них как о высочайшей традиционной алхимии. Но именно такая оболочка и дала Сирано возможность сохранить равновесие обеих потенциальных состояний Естества: пустоты и наполненности.

Некоторые места в произведениях Сирано, где он проявляет свой юмор и фантазию, благоприятствующие высказыванию трансцендентных истин, породили в умах поверхностных нелепую мысль поместить Сирано в лагерь вольнодумцев его времени. Это значило бы недооценить широту и всеохватность его мысли. Даже если речь идёт об отрывке, в котором Сирано не без некоторой вольности рассказывает о том, как он повстречал змею, столь любезную авторам алхимической словесности и иконографии! В рукописи, хранящейся в Национальной Библиотеке, мы встречаем это описание, сопровождаемое изящной авторской иллюстрацией, линии которой, чёткие и утончённые, дают представление о характере, исполненном твёрдости и гибкости, решительности и осмотрительности, чувства вкуса и меры.

В любом случае Фонтенель, родившийся чрез два года после смерти Сирано и проживший почти столетие в несокрушимом здравии, обнаружил в рукописях тогда ещё неизвестного герметика многие собственные посылы. Однако, будучи последовательным картезианцем, он не стал в своих Беседах делать далеко идущих выводов из поистине переворачивающих сознание умозрений о движении миров и их множественности, до публикации Государств Луны и Солнца не имевших широкого хождения: осторожный и робкий Гассенди хранил все бумаги в своём кабинете на замке.

Через учеников мудрого эпикурейца Савиньён свёл знакомство с Мольером, который, как и Корнель из Смерти Агриппины, не постеснялся заимствовать из Обманутого педанта две знаменитые сцены для своих Проделок Скапена; похищение Леандра Турком и пронизанный ха-ха-ха-хи-хи-хи рассказ игривой и пронырливой Зербинетты, в котором она хвастается Геронте, как надула Леандра на пятьсот экю[156] . Есть там и восклицание Гранже, повторяемые отцом Леандра:

«Кой чёрт понёс его на эту галеру?»

XLV. Древо Пикольпасси (Arbre de Piccolpassi)

Так в бесплодной земле, на голой скале, вдали от всякой растительности, высится древо. Камень, благодаря искусству художника и естества, оказывается охваченным жизнью, призобилующей и не вызывающей подозрений.

А иероглиф этой жизни — сухое древо.

Сопроводительный текст:

Я помещу вас туда, где окончились мои труды, в землю Длительности (de Durante), моё отечество благоустроенное Гийомом Дюраном (Guillaume Durand), герцогом Шпретерским. С двух сторон эту землю омывает поток Абеляра, по крайней мере в одной миле от которого можно увидеть Парк, окруженный стенами, за которым гуляют различные животные. Там делают тонкие вина и выращивают вкусные плоды. Воздух — умеренной теплоты. С двух сторон простирается прекрасная равнина, одним краем переходящая в аппенинские предгорья, а другим — в Адриатику.

И хотя всякий автор более или менее обязан предшественникам, своеобразие Бержерака столь очевидно, что у него не было нужды заимствовать что-то у других. Сам же он, по свидетельству его друга Ле Бре, автора предисловия к посмертному изданию Государств и Империй Луны, не читал современных ему книг с иною целью, кроме поисков в них плагиата, «за который, будь он судьёй, он наказывал бы строже, чем за разбой на большой дороге».

* * *

Но каким содроганием гнева и возмущения исполнилось бы уже полусгнившее тело парижского философа под надгробною плитою церкви в Саннуа, если бы жителей иного мира ещё волновало земное! Уже через два года после смерти друга Анри Ле Бре выпустил Государства и Империи Луны, до неузнаваемости искромсав текст и подвергнув его значительным сокращениям.

Разумеется, печатать нечто в подобном роде было чрезвычайно опасно в годы правления Анны Австрийской; да и в наши дни не всё можно возглашать открыто. Но у каждого века свои законы. Сегодня, в пору безудержной свободы, вдруг оказывается необходимым получить особое разрешение на хранение пистолета-пугача; а вот перед вами перечень вооружения, оставленного своим наследникам, согласно нотариальным записям, Авелем де Сирано, предком нашего Савиньёна, в квартире на улице святого Иакова: «алебарда, три аркебузы, в том числе типа винтовки и с зубчатыми колёсиками для высекания огня, карабин, две шпаги и доспехи, защищающие шею».

Если говорить о первом издании Государств и империй Луны[157], то в нём отсутствовали многие, зачастую пространные авторские эпизоды, как впрочем и в последующих изданиях вплоть до начала этого века, когда оно вышло с иллюстрациями Рабида, впрочем, тоже очень несовершенное по сравнению с изначальным текстом